могут иметь логический „объем“ и логическое „содержание“; только им может быть свойственна „родово-видовая“ связь; именно они слагаются в логические „суждения-тезисы“; только при их помощи можно строить силлогизмы, познавать и спорить. Примешиваясь к этому строю, чувственные образы отчасти искажают его, отчасти подчиняются ему, но отнюдь не совпадают с ним и не отождествляют своих законов с его законами. Зрелая мысль видит инородность и специфичность этих взглядов; незрелая душа блуждает, смешивает и запутывается. И тем не менее всякий человек, поскольку он умозаключает или спорит, имеет дело с нечувственными, логическими содержаниями, как бы беспомощно, сбивчиво и недоуменно он ни обходился с ними. Именно в этом нечувственном виде мыслитель познает истину, ибо истина есть всегда истинный смысл, подлежащий закону тождества и закону внутренней противоречивости. Итак, истина имеет нечувственную форму, и путь к ней ведет через восприятие нечувственных содержаний» (Ильин 1994а: II, 34).

2. Сомнения

На недостатки гуссерлианского феноменологизма указал А.Ф. Лосев.

«Феноменолог никакой действительности, кроме действительности эмпирических фактов, не утверждает. Он просто смотрит и видит. И, увидевши вещь, он эйдетически фиксирует ее (переносит в идеально-логический план. – В.К.), откуда и как произошла эта вещь, какие причины ее вызвали и какие следствия она повлекла за собой, – ничем этим феноменология не интересуется» (Лосев 1993: 467).

«Чистая феноменология грешит не своей описательностью, не своей идеальностью и эйдетичностью, но именно тем, что она всякое и всяческое бытие превращает предметно и бытийственно, объективно в логическую структуру» (там же: 870).

«Феноменология есть до-теоретическое описание и формулирование всех возможных видов и степеней смысла, законченных в слове, на основе их адекватного узрения, т.е. узрения их в их эйдосе» (там же: 768)

– в смысловой их сущности.

«Феноменология не есть теория и наука <…> Единственный метод феноменологии – отбросивши частичные проявления одного и того же, осознать и зафиксировать то именно, что во всех своих проявлениях одно и то же» (там же: 768 – 769),

т.е. инвариант.

Однако

«феноменология есть осязание умом смысловой структуры слова независимо от характера этой структуры и от характера слова и независимо от той смысловой и не-смысловой связи элементов, которая для него характерна» (там же: 769).

Например,

«имя не есть ни в каком случае только феноменологическая данность» (там же: 869).

«Но феноменология – лишь установление области и границ исследования. Она – лишь намечание разных направлений, в которых должна двигаться мысль, чтобы создать науку об интересующем ее предмете. Наука, логос – не феноменология. Феноменология рассматривает предмет не в логосе, а в эйдосе. И этим, значит, мы отграничиваем науку от феноменологии» (там же: 769 – 770).

Современная физика показала превращения вещи, и выяснилось, что – в сознании –

«тело проваливается внутрь себя; его поверхность вгибается в себя, выворачивается наизнанку, через самого себя, а время его протекает в обратном порядке, т.е. следствие предшествует причине <…> Это есть выворачивание причины в глубь нее самой, смысловое становление причины следствием, т.е. причина превращается в цель, в идеал» (там же: 283).

В сознании феноменолога причина конструируется из следствия. Необходимо включение диалектического метода.

«Метод феноменологии – инструментальный, в динамике сопрягающихся эйдосов и непосредственно-фиксирующий в статике изолированных эйдетически содержаний. Метод диалектики – непосредственно-фиксирующий как в эйдетической динамике, так и в эйдетической статике. Феноменология только описывает, думая, что всякое объяснение будет уже причинно-метафизическим. Диалектика же не только описывает, но и объясняет, причем объяснение это не причинно-объясняющее, но конструктивно-смысловое, когда делается понятным, как одна категория рождается из другой и какова в этом смысле система всех взаимопорождающих категорий разума вообще» (там же: 468).

Здесь использованы все ключевые слова, с помощью которых можно описать как особенности диалектической феноменологии, так и ее отличия от феноменологии Гуссерля. И неокантианцы, и гуссерлианцы

«берут уже готовые категории и только ставят вопрос – первые о том, как эта категория функционирует, вторые же – как она структурно осмысляется и осознается. Да, я требую тоже чисто смыслового анализа, ибо иным не может быть ни философское, ни вообще научное исследование. Но я требую, чтобы это смысловое исследование объясняло самые категории, а не только их функции и не только их эйдос»,

потому что нельзя разрывать вещь и явление (там же: 870), потому что

«только явление явленно <…>

Этот метод – антиномико-синтетический, т.е. диалектический» (там же: 874).

Кроме всего прочего, есть и термин, который всегда был

«показателем именно диалектического синтеза тезиса идеальности и антитезиса реальности. Этот термин – „символ“ <…> Символ и мы будем понимать как полную и абсолютную тождественность „сущности“ и „явления“, „идеального“ и „реального“, „бесконечного“ и „конечного“. Символ не указывает на какую-то действительность, но есть сама эта действительность <…> Он ничего не обозначает такого, чем бы он сам не был…».

И вот основной вывод, раскрываемый диалектически последовательно:

«Имя есть магически-мифический символ» (там же: 878).

Если коротко подвести итог рассуждениям Лосева, то окажется, что феноменология служит подтверждению уже познанного ранее. Феноменология переводит в область понятия накопленный опыт знания. Только диалектика в состоянии прорвать стену, отделяющую явление от сущности и представить сущность в ее цельности. Не образ, а символ (как содержательная форма слова) необходим в этом случае, потому что символ представляет собою не рождающееся из образа, но уже состоявшееся понятие о концепте.

3. Следствия

Феноменология Канта развивалась по двум направлениям: по линии метода (познания) и по линии теории (структуры знания). Искривленное пространство «вещи» разводило идею и вещь в разные стороны, и опирающаяся на их соотношение феноменология совершила прыжок от сознания – к самосознанию. После Гуссерля «дескриптивная феноменология» (1), обогащенная «теорией жизни», стала экзистенциальной феноменологией Хайдеггера (2) и затем, в свою очередь обогащенная «теорией знания», обернулась герменевтической феноменологией Гадамера (3), чтобы, вернувшись к отвергнутому Гуссерлем «сознанию» и к гегелевской диалектике, обогатившись психоаналитическим методом, стать «символизирующей феноменологией» (например, у Рикёра) или диалектической феноменологией (как у Лосева) (4). Развитие метода предстает следующим образом:

понятие 3 2 образ символ 4 1 концепт

Этапы 3 и 4 Поль Рикёр разграничил как «прогресс» и «регресс» герменевтики (Рикёр 1995: 185).

Все этапы отражают попытки выйти из пределы трансцендентального в