а ее необходимый и существенный орган» (там же: 22).

Вообще,

«символ не существует как часть физического мира, он имеет „значение“»,

«символ – часть человеческого мира значений (meaning)» (Cassirer 1944: 57 и 32),

а искусство может быть определено как символический язык. Вместе с тем интерес к символу определялся влиянием Гегеля, его «Феноменология духа» вдохновляла Кассирера на поиски «третьей сущности» концепта. По этой причине Кассирер отчасти отходит от Канта, для которого понятие направлено образом созерцания, и приближается к Гегелю с его символическим Понятием.

Философ показывает развитие абстрактного значения в слове как метонимическое усложнение смысла путем последовательного усиления символической составляющей. Покажем это на русском примере.

На созерцательно-образном уровне происходит развитие видовых форм отвлеченности, например, быстрота показана конкретными проявлениями скорости движения у разных субъектов: ясный сокол, быстра реченька, борзый конь и т.д. – все выражают отвлеченную идею быстроты движения, которая на понятийном уровне обобщается родовым для всех них словом, выбранным из массы семантических «синонимов»; выбор определяется национальным пристрастием, в русском языке это быстрота, которая в последующем переборе вариантов стремится к обобщению с помощью суффикса – у нас это суффикс -ость. Так, «прежде чем было найдено соответствующее общее языковое понятие» (Кассирер 2002: I, 229), происходили один за другим моменты снятия связей с конкретной (вещной) действительности на пути совершенно абстрактного термина, годного для выражения «быстроты» во всех возможных случаях и проявлениях: скорость.

«Проблема образования понятий маркирует точку, в которой происходит самое близкое соприкосновение логики и философии языка, более того, в этой точке они словно сливаются в неразрывное единство. Всякий логический анализ понятия, как кажется, в конечном итоге ведет к тому пункту, где анализ понятий переходит в анализ слов и имен. Последовательный номинализм сводит две проблемы в одну: для него содержание понятия растворяется в содержании и функции слова. Так что и сама истина становится для него не только логической, сколько языковой характеристикой» (там же: 217).

Связь с Кантом ограничивает возможности развития нового знания, несмотря даже на четкое различие,

«которое Кант провел в критике познания между „начальной точкой“ и „возникновением“» (там же: 257);

Кассиреру осталось неясным отношение начальной точки концепта и возникновения из нее образа. Отчуждение символа от образа и понятия также определялись позицией Канта:

«понятия пусты без созерцания» (там же: 133)

– вне символа. Зато Кассирер специально останавливается на «выражении чистых форм отношений» в сфере суждений, что подчеркивает рациональную природу его умозаключений. Кстати, некоторые утверждения в этой части выдают в нем «свободный немецкий дух», не приемлющий языков с конструкциями, неизвестными немецкому языку (например, бессвязочных предложений).

15. Мартин Хайдеггер

Непосредственный ученик Э. Гуссерля Хайдеггер (1882 – 1976) исходил из утверждения, неоднократно высказанного:

«Исследованию подлежит только сущее и более – ничто; одно сущее и кроме него – ничто; единственно сущее и сверх того – ничто» (Хайдеггер 1993: 17).

Своеобразная игра слов, поскольку Ничто (мэон) также выступало объектом интереса философа, ср.:

«будем утверждать: Ничто первоначальное, чем Нет и отрицание» (там же: 19).

Хайдеггер указал генетическую связь западного ratio и восточного Логоса в исходном значении терминов, не различавших еще мысли и слова в их совместном отношении к делу. Европейское ratio стало рациональностью разума лишь после Декарта, и с этим связано развитие естественных наук. В XX веке ratio стало восприниматься как синоним сущего бытия, а

«бытие и основание – то же самое»:

«ничего нет без почему» (Хайдеггер 1999: 71).

Отличие ratio от Логоса в том, что первое означает учет в широком смысле, тогда как второе –

«это греческое слово, заменяющее латинское ratio, наш немецкий вспомогательный глагол быть – esse означает присутствовать (an-wesen). Проясненное в греческом смысле бытие значит вы- и про-являться в несокрытом и, являясь таким образом, длиться и пребывать» (там же: 179).

«Логос значит сказать, сказание, т.е. обнаружить, позволить чему-либо появиться в своем виде, показаться в том, какой общий облик оно принимает для нас, потому что сказывание приводит нас к его образу <…> одновременно подразумевает нечто сказанное, т.е. показанное, т.е. наличное, предлежащее как таковое, нечто присутствующее в его присутствии: сущее в его бытии. Логос называет бытие, но Логос как нечто наличное, предлежащее, как образец является одновременно тем, на чем лежит и покоится нечто другое: почва, основание. Логос называет основание – это сразу и присутствие, и основание <…> Бытие в смысле Логос – это собирающее позволение быть наличным» (там же: 183 – 184).

Основание предполагает некую глубину как плодоносную почву;

«основание есть то, на чем нечто покоится, в чем нечто заключается, из чего нечто следует» (там же: 164).

Всю жизнь Хайдеггер искал слово, способное изъяснить логос как сущность не только языка, но и Бытия: глухое Ничто

«необходимо облечь в звучащие формы слова, которые развивают смысл тишины через образ и понятие – к символу. Язык тишины исчезает, превращаемый в предмет, в речь, тогда неизвестно куда девается „его существо“» (Хайдеггер 1993: 300).

Мы не в состоянии постичь сущность этого существа, поскольку утратили представление о том, что оно существует. Сами пребывая в материальных формах, мы всё облекаем в плоть, и только тогда эта сущность предстает перед нами – но в каком виде? Даже

«существа языка мы знать не можем»,

хотя это

«вовсе не недостаток, но преимущество» (там же: 272).

Возникает соблазн понимать мысли философа как желание проникнуть в сущность концепта.

Попытка соединить реализм и номинализм утверждением, что в вещи одновременно присутствуют и индивидуальные, и видовые, и родовые сущности. Представляя, например, стул, Хайдеггер выделяет его как «вещь окружающего мира», данную в конкретном переживании (видит только обращенную на него часть стула, но домысливает все остальные его части) – суждение о вещи в ее целом (объем понятия). Вместе с тем это и «природная вещь» со всеми своими признаками (вес, окраска, высота, ширина и т.д.) – суждение о качественных признаках, выделяющих вещь из окружающего мира. Затем выделяется «вещность как таковая» (материальность, подвижность, протяженность и т.д.) – суждение о категориальном обобщении, т.е. оценка уже существующей в сознании категории, которой в самой вещи нет. Таково «категориальное созерцание» в «структуре сознания», которое является как очевидность «живого присутствия» (Хайдеггер 1998: 31 сл.). Первые