class="stanza">

«Проживаю полвека я здесь, Питер Сной,

И у Церкви забот не бывало со мной.

Я исправный вполне прихожанин,

И с тобой разговор безобманен.

Даже дьявол, случись обоколь, не дай Бог,

Уличить меня в страшном грехе бы не смог!

Да и в ереси, думаю, тоже.

И посмей он — злодея устрожу,

Просто плюну в поганую рожу».

Тон подобный был Кейфу отраден и мил, —

Питер к Дьяволу явно не благоволил,

Ярость Питера старцу по нраву,

Радость в сердце за эту расправу, —

Словно выпили оба по чарке вина.

Чтобы боле на ум не пришел Сатана,

Сной добавил: «Я тайну раскрою,

Этим совесть свою успокою».

Ты же знаешь, я мирный вполне человек

Ни в раздоры, ни в ссоры не лезу вовек.

Получилось на деле другое,

Но намеренье было — благое!

Сам ты можешь разделать меня под орех.

Но прошу, отпусти мне неведенья грех,

Это будет спокойней и лучше для всех,

К новым бедам ведет промедленье,

Разрешить надо недоуменье.

Я поведаю все тебе как на духу,

Восприми как угодно сию чепуху,

Не вреди только сыну и мне, лопуху.

Мы дурного отнюдь не хотели,

Мы о благе всеобщем радели.

Я и сын мой возлюбленный, Пит Питерсон,

Возвращались, луною сиял небосклон,

И не лезли ни сын мой, ни я на рожон.

Это было в ту ночь после казни,

Мы катили себе без боязни.

Мимо виселицы проезжал наш фургон,

Мы расслышали стон, долетавший вдогон.

Сын и я помертвели от жути,

Но решили дознаться до сути.

Кто-то явно стонал, но не призрак, не дух.

И промолвил мой сын тут решительно, вслух:

«Это Рупрехт, прости меня, Боже,

Он не умер сегодня, похоже».

Так и есть, этот плут оказался живой, —

В том поклясться могу я своей головой!

Ибо из-за цепей и колодок

Был подвешен он за подбородок!

Оказалась веревка не в меру длинна,

В чем видна палача-неумехи вина.

Как посмели сего бракодела

Посылать на серьезное дело!

И покуда зеваки шумели кругом,

Рупрехт в петле болтался недвижным бревном.

Но закончилась эта морока,

И бедняга без всякого прока

Под луною стонал одиноко.

Мы в гостях засиделись в тот день допоздна,

На крестинах — как можно не выпить вина!

Были мы веселы, бестревожны, —

Разве капельку неосторожны.

Не по-божески мимо проехать тогда,

Коли с ближним твоим приключилась беда.

Пусть разбойник и был многогрешен,

Но… того…он же недоповешен!

Милосердно из петли его извлекли.

Ведь о славной кончине легенды пошли!

А чудесное это спасенье

Словно знаменье и наставленье.

Потому мы вдвоем, я и Пит Питерсон,

Втихаря положили беднягу в фургон,

Дома цепи заботливо сняли,

Чтобы нам ни на что не пеняли.

Знала тайну одна только Элит, жена,

Добродетельна и не болтлива она.

Не хвалясь, я мужчина изрядный,

Доверяю жене безоглядно.

Элит-умница лучший могла дать совет,

С ней и с сыном, втроем, мы хранили секрет.

Рупрехт пообещал, что исполнит завет!

Мы уверены были всецело,

Что благое содеяли дело!

Представляешь, как мы потешались тайком

Над молвою, что Рупрехт святыми влеком!

Что Волхвы помогали бедняге

В таковой уцелеть передряге.

Что святая Урсула и тысячи дев

За бандюгу молили, ладони воздев.

И волхвам, и святой, право слово,

Дел хватало без черта кривого.

Стоя в гуще зевак, я и Пит Питерсон,

Зубоскалили, можно сказать, в унисон,

Ибо знали секрет и держали фасон.

Мы народ дураками считали,

Впрочем, сами от них не отстали.

Отче Кейф, но когда рассказал я жене

Что народ говорит, та ответила мне,

Мол, те люди разумны бесспорно,

И восторг ее был непритворный.

«Уповал же разбойник на помощь святых!

И по вере пришло воздаянье от них.

Кто так ловко веревку накинул,

Кто столь славно кончину отринул?

Здесь никак не могло обойтись без чудес,

Это ж ясно, что помощь явилась с небес!

Вас же с Питом вело провиденье,

За усердное ваше раденье.

Благодарно и с трепетом должно понять,

Что нам выпало в чуде участье принять!

Три Волхва и Святые хранители, —

Столь нечаянные покровители!

Вот какая троим нам оказана честь —

Мы должны этот факт непреложно учесть,

Подозреньями душу свою не бесчесть».

Отче, так рассудила супруга,

Убедив в том и Сноя-супруга.

Святый Боже, как мог на святых я грешить, —

Что злодея мешали они порешить!

Коль висел бы он прочно, не худо, —

Тут святые явили бы чудо!

Тот, кто недоповешен, валяй, доповесь,

А иначе, палач, для чего же ты здесь,

Справь работу, — лишь только потом куролесь!

От повторного к петле визита

Ты меня бы избавил и Пита!

Кейф, мы Рупрехту пищу давали и кров,

Наконец-то откормлен он стал и здоров.

И, его отпуская из дома,

Знал я — жизнь его свыше ведома.

Не свершивши добра, не обрящешь и зла.

Так не мыслю, но скверные вышли дела:

Лиходею — и казнь не наука,

Да и петля ему — не порука.

Отче Кейф, как настала вчерашняя ночь,

Разбрелись мы по спальням с