Но в январе 1924 г. шаткая ситуация понятным образом разрешается. «Смерть пришла как избавительница… И умереть он сумел с наибольшим возможным в данный момент и при данных обстоятельствах политическим результатом»[1834], — именно так отреагировал на уход из жизни Владимира Ильича Красин в письме любимой Тамарочке.

Леонид Борисович прекрасно сознает, что завершилась целая эпоха — эпоха Ильича. И как теперь пойдут его дела — вопрос открытый. Но Красину удается пока сохранить свои позиции, и он решается на кардинальные изменения: две Тамары переезжают поближе к нему, в столицу. Дело дошло до того, что Красин не только перевел Миклашевскую на работу в Наркомат внешней торговли, но и дал ей свою фамилию — Миклашевская-Красина.

В апреле 1924 г. Тамара Миклашевская переходит из художественного музея на работу в НКВТ, становится заместителем начальника отдела. А вскоре Тамара превращается в Тамару Владимировну: в наркомате, в объединении «Союзпромэкспорт», она занимает должность директора Правления («даже директор!», подшучивает над ней Красин). В ее ведении экспорт изделий художественных промыслов и фарфора. Ну, а после смерти мужа, или Красина (кому как нравится), уезжает работать в торгпредство в милой ее сердцу Германии. К чести Тамары Владимировны, она не стала переживать за кордоном тяжелые для Родины времена и вернулась в СССР. В общем, достойный уважения человек. А любовь — естественное чувство, сердцу не прикажешь. И лучше тут не скажешь.

После ухода из жизни Красина Любовь Васильевна длительное время добивалась назначения ей пенсии, засыпая жалобами различные инстанции. Она утверждала, что на 50 ф. ст., которые ей временно вместо обещанных ранее 500 долларов в месяц выплачивало посольство в Лондоне, прожить невозможно. При этом Красина, как докладывал Раковский в Москву, пыталась «взваливать вину на… Ильича, посоветовавшего якобы Красину обеспечить свою семью»[1835]. И хотя, понятное дело, Раковскому очевидна клевета на вождя со стороны вдовы, сегодня, когда знаешь даже далеко не полные данные о том, как вершились финансовые дела на заре советской власти, подобное предположение выглядит не таким уж нереальным.

Надо сказать, советские власти куда благосклоннее отнеслись ко «второй» семье Красина. По смерти Леонида Борисовича Тамарочке — «младшей дочери тов. Красина», как записано в решении ЦИК, назначили ежемесячную выплату в 150 руб.[1836]

Раковский вынужден был разбираться со всеми этими скандальными выкрутасами, взаимными обвинениями и вымогательствами со стороны Любови Васильевны, параллельно стремясь убедить мадам Красину вернуться в Москву. Однако та категорически отказывалась, приводя, как ей казалось, весомые доводы в пользу того, чтобы задержаться в Великобритании. И вновь главным, как мы видим, в этом торге являлись деньги.

«Несчастная вдова» вступила в жесткий торг с верхушкой большевиков, угрожая Кремлю публикацией сенсационных «мемуаров» и личных писем Ленина и документов из архива Красина, если ей не возобновят выплату персональной пенсии, которой ее лишили с сентября 1927 г. Но шантаж не возымел действия, и 17 апреля 1928 г. было принято секретное постановление Политбюро «О Кр.»[1837]. «Кр.» — это, сами понимаете, для секретности, чтобы враги не догадались. А порешили твердо — с Красиной в переговоры не вступать и ничего у нее не выкупать. И, как мы знаем, ретивая вдова выполнила свою угрозу.

Здесь считаю необходимым подчеркнуть, что наиболее неприятным в уже упоминавшейся ранее в связи с Людендорфом книге воспоминаний о муже, каковую Любовь Васильевна все же издала в 1929 г. в Лондоне на английском языке[1838], для лидеров ВКП(б) являлось именно «обильное цитирование» его беззащитной вдовой писем супруга, «в которых ленинский нарком представал отнюдь не столь „пламенным большевиком“, каким его изображала официальная советская пропаганда»[1839]. И в этом я, безусловно, соглашусь с автором этих строк В. Д. Генисом.

Красин придавал деньгам и их накоплению очень большое значение. Отвечая за сбор средств на нужды партии, о чем я уже неоднократно упоминал, он хорошо прочувствовал ту силу и власть над людьми, которые дает золото (а тогда в большинстве стран Европы господствовал золотой стандарт) тому, кто им располагает. В то же время Красин очень дорожил своим официальным положением известного инженера, работающего на крупные иностранные фирмы, и был крайне требователен к тщательному соблюдению мер конспирации.

Красин прожил четыре года в Баку, где «был вхож в высшее бакинское общество»: «Обладавший даром красноречия, стройный, высокий, симпатичный, хорошо одетый, всегда подтянутый, начитанный, развитой, с изысканными манерами, обаятельный, он не мог не производить впечатления на окружающих, равно и на нефтяных магнатов, банкиров, судовладельцев, и местную власть»[1840].

Однако весь этот внешний лоск и превосходные манеры, которые многократно отмечают представители западной элиты, общавшиеся с Красиным, никак не соотносились с его методами ведения дел. В плане достижения цели, т. е. получения денежных средств, Леонид Борисович совершенно не тяготился какими-либо моральными ограничениями, полагая, что на войне, а именно так он оценивал свою борьбу с царским режимом, все средства хороши. Все исследователи деятельности партии большевиков того периода сходятся в одном — Красин обладал уникальным талантом аккумулировать деньги для партии. Надо признать, это качество проявилось у него еще в студенческие годы, когда, учась в Санкт-Петербурге, в интересах революционного кружка он «со товарищи» обложили в прямом смысле данью не только столовую института, находящуюся под полным студенческим управлением, но и другие общественные организации молодежи. Конечно, сегодня мы бы назвали это рэкетом, но тогда все делалось во имя светлых идеалов.

В 1905 г. Красин в Виши встретился с миллионером С. Т. Морозовым, финансировавшим ранее большевиков, которого к тому времени родные лишили права распоряжаться капиталами семьи. Тот факт, что Савва Тимофеевич щедро спонсировал революционеров, хорошо известен, и я не буду на нем останавливаться. Во всей этой истории меня интересует только роль Красина, через которого и текли старообрядческие пожертвования на революционное подполье.

Морозова на Красина вывел М. Горький, которого Леониду Борисовичу также удалось мобилизовать на сбор средств для партии за границей, в первую очередь в США. Промышленник, сам инженер-химик по образованию, искал человека, который мог бы построить современную электростанцию для его фабрик в Орехово-Зуево. Но никто не брался за эту работу. Красин буквально очаровал Морозова. Тот предложил ему возглавить этот проект, и в конце 1904 г. Красин переехал в Орехово-Зуево. Теперь Красину приходилось обманывать не только царскую охранку, но и частную службу безопасности семьи Морозовых, поскольку мать магната, имевшая огромное влияние на бизнес, не доверяла не только Красину, но и сыну. Это создавало проблему для Красина, который рассматривал Морозова как дойную корову в интересах партии, но мать Саввы Тимофеевича позволяла платить ему только оклад в 2 000 руб. в