как я уже отмечал, всегда старался дистанцироваться от участия в репрессиях и в первые годы после революции держал себя очень независимо по отношению к Чека. К нему, наркому путей сообщения или внешней торговли, многие обращались в то время за поддержкой и защитой. И бывало множество случаев, когда Красин «повелительно требовал по телефону: — Освободите немедленно такого-то, он мне необходим для работы. Я за него ручаюсь!» Ну, а, как водится, поскольку очень часто за арестованных мужей приходили просить жены, то некоторые из них, особенно молодые и привлекательные, вскоре оказывались на частной квартире наркома в городе. Чего только не сделаешь ради горячо любимого человека! В этом и было одно из преимуществ жизни вне стен Кремля.

Но опыт старого подпольщика подсказывал Красину, что одной «конспиративной» точки явно недостаточно для надежного укрытия от вездесущих глаз бдительных советских граждан. Поэтому, помимо упомянутого укромного местечка, которое опекал Гуковский, Леонид Борисович довольно подолгу проживал в другом уютном гнездышке на Ильинке. Он себя чувствовал там весьма комфортно, да и хозяйка, Мария Чункевич или Марочка, как он любил ее называть в наиболее экзотические моменты общения, была не против погреть телом такого покровителя, обеспечивавшего ей достаток с избытком в столь полное лишений время недостачи всего и всегда. Кстати, после отъезда Чункевич за границу в этой квартирке прочно, на годы, обосновалась младшая сестра Красина Софья Борисовна Лушникова (Красина). Так что Марочка смогла стать своей и для родных Леонида Борисовича, которые смотрели на его интрижки без осуждения, по-родственному.

Менялись города, квартиры, постельное белье, но оставалась тяга к успокоительному теплу, исходящему от тела мадам Чункевич. Благо не без помощи, разумеется, Красина оборотистой польке удавалось следовать за ним и за границу, в том числе в Париж, куда она перебралась вместе с драгоценностями. И вновь не без активного содействия Леонида Борисовича[1814].

Кстати, эта история имела продолжение уже после смерти Красина. В апреле 1927 г. в советское посольство в Париже явилась весьма эффектная, хотя и полнеющая, роскошно одетая, слегка за сорок блондинка и потребовала встречи с послом, якобы по важному вопросу, касающемуся Красина. Хотя Раковский, как вспоминает Ломоносов, по манерам и повадкам «был весельчак и бонвиван»[1815], и, конечно, его интересовали и загадочная дама, и все, что связано с его предшественником на посту и аппаратным соперником, посол все же попробовал уклониться от столь щекотливой беседы. Но Чункевич, чью фамилию, написанную по-польски, Раковский прочитал как Чункиевич, проявила такую энергичную настойчивость, что ему пришлось покориться. И мадам не разочаровала слушателя: поведала ему много интересного о своих интимных отношениях с Красиным. И не только рассказала, но и предъявила доказательства: письма Леонида Борисовича к ней, содержание которых не оставляло места для сомнений в их взаимной привязанности. Не буду описывать все детали этой беседы, вы можете прочитать их в книге В. Д. Гениса «Неверные слуги режима»; отмечу только: главные ее претензии состояли в том, что Красин не вернул ей, как обещал, значительные денежные средства, которые она ему якобы передала для безопасного перемещения за границу.

Раковский оказался в сложном положении. С одной стороны, он не мог замолчать факты, которые стали ему известны от Чункевич, с другой — ему не хотелось выглядеть клеветником, оговаривающим товарища по партии, который не может себя защитить. Скорее всего, именно по этой причине, изложив все обстоятельства разговора с мадам в секретной записке в Москву, Раковский подстелил соломки, скорее для себя, чем для своего предшественника. «К этому всему, — указал он, — я прибавлю знак вопроса, так как мне трудно верится, что, несмотря на все свое легкомыслие, Кр[асин] занимался провозом денег частных спекулянтов»[1816].

В Москве к этому «сигналу» отнеслись серьезно. К расследованию дела о «наследстве» Красина по заданию ЦК подключился Иностранный отдел ГПУ (ИНО ОГПУ), а попросту говоря, внешняя разведка. Чекисты получили данные (правда, требующие дополнительной проверки), что Мария Клементьевна Чункевич, на тот момент уже Зинкевич, «состояла в связи с Красиным, любовницей которого, по слухам, она была. Есть сведения, будто бы она являлась для Красина посредницей при продаже бриллиантов, привезенных из СССР. Вообще же она является до известной степени специалисткой по продаже драгоценностей и на этом деле нажила себе за границей большое состояние. Имеет собственный дом в Париже в одном из самых дорогих кварталов (район парка Монсо), имение во Франции (которое она теперь продает) и собственный автомобиль»[1817].

Когда читаешь этот документ, который подписал не кто-нибудь из рядовых чекистов, а сам легендарный М. А. Трилиссер[1818] — начальник ИНО ОГПУ, то невольно возникает ощущение, что советские разведчики либо мало что знали, либо упорно недоговаривали. Лично я склоняюсь ко второму. Отсюда все эти «по слухам», «будто бы», «до известной степени». Чекистам было известно намного больше, чем они готовы были сказать: времена уже наступили такие, что о шалостях крупных партийных деятелей докладывать «наверх» становилось все накладнее… для себя. Кто его знает, как отреагируют в Политбюро и ЦК, ведь подобные сведения бросали тень на всю высшую партийную номенклатуру. Новую знать трогать опасно! А тут, помимо камешков, вылезали истории с закупками оружия через «Аркос», да и с наличием каких-то неучтенных сейфов, принадлежавших Красину, в других местах, в частности в Лондоне. Безусловно, в ГПУ ведали, кому можно задать вопросы на эту тему, да уж вряд ли удастся. Знать достоверно мог только один человек — Ллойд-Джордж, ну а как его спросить? Поэтому наследники Дзержинского вроде бы и сообщили запрашиваемые инстанцией сведения, демонстрируя свою осведомленность, но в то же время в такой форме, которая не давала возможности бросить тень подозрения в коррупции на светлое имя выдающегося большевика и соратника В. И. Ленина. А то как его именем новый ледокол называть? Короче, ЧК сказала — мы в стороне, пусть уж лучше ЦКК разбирается, дела-то партийные. Полагаю, на Лубянке все знали, но не хотели влезать во внутрипартийные разборки. Время пока не пришло. Так-то оно спокойнее. А то ведь назревал международный скандал, и не шуточный, когда две дамы сердца Леонида Борисовича выразили намерение бороться за его наследство в буржуазном суде, обвиняя друг друга в воровстве имущества, художественных ценностей и присвоении чужих денег мошенническим путем. И проблема эта возникла не в один день и не на пустом месте.

Так Раковский, помимо своей воли, оказался втянут в скандал между мадам Красиной и Чункевич, которые бросали друг другу обвинения в воровстве, шантаже и прочих грехах. Любовь Васильевна подозревала Марочку в том, что та обманным путем выманила