При виде омнибуса, следующего по маршруту «Пигаль — Винный рынок», который с лязганьем катил по рельсам в конце улицы Мартир, сердце Корантена сжалось. Он дважды видел, как кучер впрягал пристяжную лошадь, чтобы помочь двум першеронам втащить тряский вагон на Монмартр. Корантена ужасала страшная участь парижских лошадей. Порочность людская воистину безгранична — объявляют себя защитниками животных, а сами мучают их, эксплуатируя в хвост и в гриву. Взять хотя бы этих пристяжных: почему бы не взять и не отменить движение омнибусов по крутым холмам? Пусть пассажиры карабкаются вверх на своих двоих! Корантен вспомнил своего Флипа и разозлился еще больше. И хотя судьба животных никак не сопрягалась с тем, что он задумал, гнев укрепил его решимость. Он должен во что бы то ни стало преуспеть — во имя любви к Клелии, которую погубило лицемерное общество, ради…

Из подъехавшей двухместной кареты вышел нарядный денди в визитке и клетчатых брюках, прервав размышления Корантена. Это был Абсалон Томассен, Корантен узнал его по тонким усикам и бородке. За хозяином следовал слуга с чемоданами. Они вошли в подъезд дома под номером 2.

Корантен Журдан едва сдержал порыв броситься следом за ними. Нельзя пугать этого жалкого скомороха раньше времени. Нужно дать ему время расслабиться, а потом войти через черный ход и довести задуманное до конца.

А пока он будет считать — нет, не фиакры, а, для разнообразия, ноги прохожих. Пара мышино-серых ботинок с квадратными носами. Пара лакированных, итого — четыре. Еще одна пара в засохшей грязи — шесть. Два грубых растрескавшихся башмака — восемь. Пара легких туфелек, явно не по погоде. Два ямщицких сапога…

Абсалон Томассен аккуратно поставил цилиндр на столик рядом с кроватью, после чего с наслаждением переобулся в подбитые мольтоном[353]домашние туфли. Закрыв за собой дверь квартиры, он испытал облегчение, но глухая тревога его так и не оставила. Она поселилась в душе Абсалона, как только он узнал из газет об убийстве Эдмона де Лагурне и Ришара Гаэтана. Только в своей огромной четырехкомнатной квартире он ощущал покой и чувство безопасности, которых ему так недоставало во время долгого пребывания в Шантийи: там, в старом семейном пансионе, где жили тени прошлого и горькие воспоминания, он оттачивал новый сложнейший номер.

Абсалон закрыл глаза и мысленно представил опасные трюки, которые ему удалось просчитать с точностью до секунды. На следующее утро в Зимнем цирке начнутся репетиции, он добьется успеха и станет звездой нового сезона.

Вошел слуга, разложил на кровати любимый халат своего господина и доложил, что отправляется за продуктами.

Абсалон Томассен снова погрузился в раздумья и принялся ходить по гостиной, украшенной восточными коврами и мебелью. Он рассеянно погладил ладонью декоративное наргиле.[354]В прессе упоминалось о послании, оставленном в тайном кабинете Гаэтана, где тот хранил свою коллекцию кукол. Оно было подписано именем Анжелика. Что это, месть какой-то женщины? Вполне вероятно, особенно если учесть склонности Ришара. А убийство Лагурне и вовсе могло быть делом рук какого-нибудь злокозненного шутника. Да, два убийства последовали одно за другим, но это просто совпадение, а вовсе не заговор. Значит, Абсалона сие никак не касается, он даже остался в выигрыше, став единственным председателем «Черного единорога». Нужно навестить Клотильду, лично выразить ей соболезнования и выяснить подробности обстоятельств смерти ее мужа. Ни одна газета ни словом не обмолвилась о том, что коллекции единорогов нанесен ущерб. Насколько Абсалон помнил, в тайной комнате хранились еще и очень редкие старинные манускрипты и трактаты. Бедняжке Клотильде эти ценности совершенно неинтересны, и она наверняка за гроши их ему уступит. Абсалон не сомневался, что баронесса отдаст в его полное ведение не только эзотерическое общество, но и свои прелести. Он может жениться на ней, у него достаточно средств, чтобы расплатиться с кредиторами покойного барона и даже выкупить его титул. Барон Абсалон Томассен… Звучит красиво.

Он достал из портфеля наброски, сделанные во время добровольного заточения в Шантийи. Три рисунка особенно нравились ему: костюм со стразами, который он наденет для исполнения прыжка ангела, ярко-красные с серебром костюмы в псевдокавказском стиле для наездников и платье индийской заклинательницы змей из расшитого шелка для выступающей в «Фоли-Бержер» Налы Дамаянти. Рисунки дополнят коллекцию, которую он хранит в кладовой, переделанной под кабинет.

Какой-то шум привлек его внимание.

— Это вы, Леопольд? — окликнул он.

Ответом ему был шум улицы. Абсалон забеспокоился и прошел в длинный коридор, в конце которого, рядом с комнатами слуг, находился его кабинет.

Он вошел и с трудом удержался от крика. Словно пунцовый дождь пролился на папки с рисунками, на пришпиленные к стенам эскизы, на два манекена в переливающихся туниках, на блокноты и тетради с акварельными набросками жонглеров, клоунов и храбрых наездников.

Абсалон тронул указательным пальцем корешок папки и с отвращением понюхал его. Кровь. Он прошел к окну и выглянул наружу. Какой-то человек вышел из двери черного хода и, тяжело прихрамывая, бросился наутек. Абсалон хотел было крикнуть: «Держите его!», но сдержался: слишком поздно. Он повернулся и только тут заметил на отливающем синевой каминном зеркале сделанную белым мелом надпись:

Ты позволил погубить семя.

Готовься к неприятностям!

Луиза

— Какое семя? Какая Луиза? Кто такая Луиза? — пролепетал Абсалон срывающимся голосом.

У него, как и у всех, были любовницы. В памяти всплыли имена: Катрин, Джорджина, Алиетта… Шотландская укротительница… как ее звали, ах да, Хелен Мак-Грегор. Софи, Филомена, Сесиль… Но ни одной Луизы в его прошлом, насколько он помнил, не было.

…Жозеф подхватил первый ставень и попрощался с Виктором. Мадам Баллю, стоявшая на посту под козырьком подъезда, рассеянно поприветствовала его, когда он шел мимо нее вниз по улице в сторону набережной Малакэ, и снова обратила взгляд на стоявший на другой стороне фиакр.

«Сначала двуколка, теперь коляска! Что им всем от меня нужно?»

Давешнее оскорбительное замечание Эфросиньи все еще звучало у нее в ушах: «Бедняжка Мишлин, вы уже не в том возрасте! Зачем мужчине преследовать вас?»

— И почему это, скажите на милость, мужчина не может мной заинтересоваться? Неважно, сколько мне лет! Женщина способна соблазнить мужчину в любом возрасте! Эта бывшая зеленщица просто задирает нос с тех пор, как ее сын женился на дочери патрона, и корчит из себя буржуазку. Меня преследуют — и точка. И мне это нравится, — пробурчала мадам Баллю себе под нос и скрылась в привратницкой, решив, что не помешает выпить глоток хорошего портвейна, оставшегося от ее покойного супруга Онезима. Достойная женщина не видела, как фиакр медленно тронулся с места.

Погруженный в свои мысли, Виктор шел мимо кафе «Потерянное время», когда к его ногам упала белая роза. Он стремительно обернулся. У тротуара стоял фиакр. Дверца открылась, и женский голос окликнул его: