охарактеризован идентично: «Третий был непреклонен и груб. / Рвал лицо на себе, лез из платья: / “Я — единственный подлинно глуп, / Ни про что не имею понятья!”».

Если в первом случае «ругался день-деньской бывший дядька их морской», то и глупцы «долго спорили — дни, месяца».

Ранняя песня начинается констатацией факта: «Лукоморья больше нет», — и та же мысль проводится в концовке поздней: «Больше нет у обочины бочки».

Про русалку и колдуна сказано: «И пошла она к нему, как в тюрьму». А про мудреца, жившего в бочке, читаем: «В “одиночку” отправлен мудрец».

Теперь присмотримся к действиям первого глупца: «Первый ныл: “Я доподлинно глуп!” — / Завывал он, взобравшись на клирос» /5; 482/ (основная редакция: «Руки вздел, словно вылез на клирос» /5; 148/), — и заметим, что они повторяют действия дьявола в песне «Переворот в мозгах из края в край…» (1970): «Влез на трибуну, плакал и загнул: / “Рай, только рай — спасение для Ада!”» (а «кот» в «Лукоморье», как мы помним, тоже загнул; да и царь в «Частушках Марьи» 1974 года будет «загибать»: «Вот царь-батюшка загнул — / Чуть не до смерти пугнул!»).

Кроме того, характеристика первого глупца: «Завывал он, взобравшись на клирос», — напоминает поведение одного из персонажей в черновиках стихотворения «Я был завсегдатаем всех пивных…» (1975): «Я каюсь, я так много прозевал — / Не отличу анода от катода. / А ничего — зато глава синода, / Которому банкеты задавал, / Рычал, ругался, рек и завывал / [Дарил мне] Воистину избранником народа, / Коленопреклоненно обещал…» (АР-16-181) (прообразом же первого глупца и главы синода послужил… пастор в черновиках «Песни о хоккеистах», где также не исключен аналогичный подтекст: «А ихний пастор ревмя ревел» /2; 325/). Клирос и синод — церковные термины; и первый глупец, и глава синода «завывают»; глупец «состоял при власти», то есть был главным, и во втором случае речь тоже идет о главе синода (а банкет, который задал лирический герой этому персонажу, напоминает песню «Проложите, проложите…», где звучит похожее обращение к представителям власти: «И без страху приходите / На вино и шашлыки <…> Но не забудьте — затупите / Ваши острые клыки!»). Добавим, что сравнение советских вождей со служителями религиозного культа характерно и для лагерного фольклора 1970-х: «Теперь вот Брежнев, новая икона, / Он в наглости Хрущева превзошел. / Толкает речи, точно поп с амвона, / А сам считает, что рабочий — вол» («Я вспоминаю прошедшие дороги…»).

Второй глупец хвастался тем, что «способен всё видеть не так, / Как оно существует на деле», но два других глупца его быстро осадили: «Эх, нашел чем хвалиться, простак, — / Недостатком всего поколенья!.. / И к тому же всё видеть не так — / Доказательство слабого зренья!».

Таким образом, эти глупцы не только сами видят всё в искаженном свете, но и привили этот порок другим людям. Поэтому мотив слабого зренья — как «недостаток всего поколенья» — встречается в целом ряде произведений: «Куда идешь ты, темное зверья? / “Иду на Вы, иду на Вы!”. / Или ослабло зрение твое? / “Как у совы, как у совы!”» /3; 465/, «И слепоту, и немоту — / Всё испытал» /3; 152/, «Мы ослепли — темно от такой белизны» /3; 165/, «Потому что сидели в бараках без окон, / Потому что отвыкли от света глаза» /1; 553/, «Я от белого света отвык» /2; 133/.

Параллельно со стихотворением «Про глупцов» шла работа над «Райскими яблоками», где также встречался мотив «слабого зренья» представителей власти (лагерных охранников): «Близорукий старик, лысый пень, всё возился с засовом» /5; 509/. Этим же эпитетом охарактеризован тоталитарный монстр в «Растревожили в логове старое Зло…» (1976): «Близоруко взглянуло оно на Восток». А в черновиках «Набата» (1972) говорится о «зазывалах из пекла», которые зовут нас «выпить на празднике пыли и пепла, / Потанцевать с одноглазым циклопом, / Понаблюдать за Всемирным Потопом» /3; 408/. Сюда примыкает мотив слепой фортуны из «Случаев» (1973): «Шальные, запоздалые, слепые, на излете».

Итак, первые два глупца старались доказать свое превосходство, но их переплюнул третий: «Я- единственный подлинно глуп, — / Ни про что не имею понятая!». Точно так же хвалились своей глупостью манекены в стихотворении «Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели…» (1972): «Мы — манекены, мы — без крови и без кожи, / У нас есть головы, но с ватными мозгами. / И многим кажется — мы на людей похожи, / Но сходство внешнее, по счастью, между нами». Впрочем, приоритет в разработке этой темы вновь принадлежит Салтыкову-Щедрину, изобразившему в «Истории одного города» разные типы градоначальников: «Другой вариант утверждает, что Иванов вовсе не умер, а был уволен в отставку за то, что голова его, вследствие постепенного присыхания мозгов (от ненужности в их употреблении), перешла в зачаточное состояние»; «Прыщ, майор, Иван Пантелеич. Оказался с фаршированной головой, в чем и уличен местным предводителем дворянства».

Кроме того, если три глупца уверены, что «мир стоит на великих глупцах», то и в концовке «Баллады о манекенах» автор с горьким сарказмом констатировал: «Грядет надежда всех страны — / Здоровый, крепкий манекен!» (причем этот «манекен» тоже назван глупцом: «Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой», — так же как дьявол в песне «Переворот в мозгах из края в край…»: «…Что дьявол — провокатор и кретин», — и Сталин в черновиках стихотворения «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»: «Ведь там усатый, как кретин»; АР-14-182).

А свое отношение к манекенам и созданной им утопической (советской) реальности («Мы — манекены, мы — жители утопии» /3; 467/) Высоцкий выразил в песне «О поэтах и кликушах»: «Не думай, что поэт — герой утопий» /3; 291/, - и еще в двух произведениях: «Мне не служить рабом у призрачных надежд, / Не поклоняться больше идолам обмана» /2; 128/, «Я никогда не верил в миражи, / В грядущий рай не ладил чемодана — / Учителей сожрало море лжи, / И выплюнуло возле Магадана» /5; 229/. Напрашивается также цитата из «Заклинания Добра и Зла» (1974) А. Галича: «Это дом и не дом. Это дым без огня. / Это пыльный мираж или Фата-Моргана. / Здесь Добро в сапогах рукояткой нагана / В дверь стучало мою, надзирая меня».

Между тем глупцы в стихотворении Высоцкого дошли до мордобоя: «Но не приняли это в расчет, / Да еще надавали по роже». А