Еще большие затруднения возникают при обращении к монархической форме правления, если мы попытаемся приложить к ней формулу «легальность порождает легитимность». Здесь обнаруживается невероятное множество различных прецедентов, с которыми связывалась легитимность власти монарха, не порожденная ни законом, ни правовым обычаем.

Казалось бы, легитимность власти совершенно несовместима с государственным переворотом: попираются права на престол правящей династии и конкретного государя, нарушается установленный порядок преемственности власти и т.п. Однако в действительности мы знаем массу успешных насильственных попыток захвата верховной власти со «счастливым финалом».

Так, франкский королевский род Фарамонда (V в.) был лишен власти, которая затем почивала на потомках короля Пипина Короткого (751-768) более 200 лет, а после была похищена Гуго Капетом (987-996) и его сыновьями. В 630 г., на Толедском соборе, был смещен законный король готов Флавий Свинтила (621-630), а новым королем объявлен Сисенад (631-636), и архиепископ Севильи св. Исидор (память 4 апреля), до того дня поддерживавший свергнутого короля, первым подписал соборный акт.

Наследовавший в 1284 г. престол Альфонсо X Мудрый (1252-1284), король Кастилии и Леона, был отстранен от власти кортесами после 30-летнего властвования, новым венценосцем объявлен его сын Санчо IV Храбрый (1284-1295). В 1366 г. та же участь постигла Педро Жестокого (1350-1366), которого сменил Энрике II (1366-1367) незаконнорожденный сын короля Альфонсо XI Справедливого (1312-1350), ранее проживавший во Франции и при помощи французских рыцарей захвативший власть.

Интересный прецедент имел место в Польше в 1573 г., когда Генрих III Валуа (1573-1574), ставший венценосцем этой страны, спустя три месяца без разрешения сейма покинул ее и отправился во Францию, дабы наследовать там королевский престол. В результате он был низложен, а новым королем Польши объявлен Стефан Баторий (1575-1586).

Аналогичные картины происходили в Швеции, когда Эрик XIV Ваза (1560-1568), психически нездоровый человек, был смещен с престола своим братом Юханом III (1568-1582) и отправлен в тюрьму, где и скончался. В Дании король Христиан II (1513-1523) был насильственно лишен власти из-за плохого правления своим дядей Фредериком I (1524-1533), герцогом Голштинским. И народ признал узурпатора легитимным королем4.

Для императора св. Маврикия (582-602) расплатой за ошибки стала смерть и утрата престола, который, не основываясь ни на каком законе, захватил ужасный тиран сотник Фока Солдат (602-610), также смещенный через несколько лет в результате заговора5.

К группе лиц, чьи заговоры не только состоялись, но и привели их глав к власти, можно отнести и других Византийских императоров, например, Ираклия Великого (610-641), Леонтия I (695-698), Филиппика (711-713), Михаила II Травла (820-829), Василия I Македонянина (867-886), Иоанна I Цимисхия (969-976), Михаила VII Парапинака (1071-1078), Никифора III Вотаниата (1078-1081), Алексея I Комнина (1081-1118), Алексея III Ангела Комнина (1195-1203), Алексея V Мурцуфла (1204) и многих других.

Может показаться, что в подобных случаях общество склоняется перед силой узурпатора, вынужденно, под страхом расправы признавая за ним права на престол, но – ничуть не бывало. Несложно привести гораздо более широкий список удачных заговоров, руководители которых не были поддержаны в качестве легитимных правителей политической элитой, священноначалием и обществом; участь их была печальной…

III

Но даже в тех случаях, когда легитимность власти монарха имеет тесную связь с правилами и основополагающими принципами монархизма, закрепленными в законе или правовом обычае, повсеместно и постоянно возникают типичные картины их игнорирования.

Так, традиционно полагают, что власть монарха может считаться легитимной, если носит единоличный характер (ведь она неделима и едина!) и преемственна по мужской нисходящей линии, в крайнем случае по женской, но при условии ее близкого родства «по крови» правящему монарху. Эти критерии кажутся столь естественными, что унификация различных практик, как она состоялась к середине XIX столетия, основывается именно на них.

Как известно, наука государственного права признала три основные системы преемственности монаршей власти. Первая, агнатическая или салическая, совершенно исключает женщин из числа претендентов на престол и имеет своим источником старинную практику монархической Франции. Вторая, германо-голландская, допускает женщин к престолонаследию за отсутствием наследников-мужчин, если женщина происходит из семьи правящего монарха. В этом случае престол далее переходит от лица к лицу только по женской линии с предпочтением наследников мужского рода. Наконец, третья, когнатическая или английская, хотя и предпочитает наследников мужского пола женщинам, но, во-первых, наследует только старший сын в семье монарха, чем полностью исключаются из числа претендентов все остальные младшие дети обоих родов, а, во-вторых, женщина все же может стать преемником носителя верховной власти при отсутствии сыновей у действующего монарха. Потомки монарха по боковым линиям при этом также полностью исключаются из числа наследников6.

Надо сказать, что единоличность и наследственность монаршей власти столь высоко котируется в определенных кругах, что с их наличием или отсутствием связывают уже не только вопросы легитимности монаршей власти, но даже оценивается эффективность правления. Известный теоретик монархизма Л.А. Тихомиров (1852-1923) некогда посвятил немало страниц своего объемного труда «Монархическая государственность» доказательству того, что преимущества Российской монархии над Византийской, в частности, обусловлены наличием у нас и отсутствием у греков наследования царского престола по крови. Главное, по его мнению, заключалось в том, что «по условиям нашего социального строя государственная власть явилась сразу династичной», т.е. наследственной7.

Однако в таких случаях правильно прислушаться к мнению тех, кто не склонен преувеличивать значения единичных статичных фактов, а стремится изучать явление в процессе его исторического развития8. В этом контексте станет очевидно, что утверждение о преимуществах Российской монархии в сравнении с другими, как минимум, спорно и по сути, и по форме.

Трудно усмотреть «законную наследственную преемственность» в актах Синода, Сената и армии об избрании, например, царицей вдовы Петра Великого (1682-1725) Екатерины I (1725-1727). Когда наследовавший ей по завещанию Петр II (1727-1730) скончался бездетным, опять же Верховный тайный совет выбрал на царство Анну Иоанновну (1730-1740), дочь покойного царя Иоанна Алексеевича (1682-1696), брата Петра Великого. Елизавета Петровна (1741-1761), ставшая во главе заговора гвардейских офицеров, получила верховную власть хотя как дочь Петра Великого, но в обход законного на тот момент наследника Иоанна VI (1740-1741), который закончил свои дни в темнице. Новый император Петр III (1761-1762) стал императором по воле Елизаветы. Екатерина II Великая (1762-1796) пришла, как известно, к власти путем заговора и отстранения мужа от власти.

Лишь с императора Павла I (1796-1801) престолонаследование было приведено законом в четкую систему, да и то всего на период ста с небольшим лет. Согласно закону, наследник престола (им могли являться и женщины, хотя предпочтение отдавалось мужчинам) должен был