— Ничего не знаю, — заявила Роза Абиевна. — Мне ещё кошки в доме не хватало. Мало мне с вами хлопот. И хватит мне тут подмигивать. Нервный тик заработаешь.

— Да ладно, не напрягайся, — перестал подмигивать Имашев. — Мы тебе тоже что-нибудь достанем. Котика, например. В смысле — шубку из котика.

— Шубка у меня уже есть, — расстроилась Роза Абиевна. — Из норки.

— А у меня кошка уже есть, — вставила Аселька. — Из трубы.

— А у тебя шишка сейчас будет, — сказала супруга Имашеву. — От скалки. Если не перестанешь мне тут голову морочить.

— А кто тебе голову морочит? — удивился Имашев. — Сама заморачивается по пустякам, развела гиперстерильность, шагу ступить некуда. Да ещё лишает нас радости общения с братьями нашими меньшими. Я так думаю, ничего страшного не произойдёт, если эта кошка поживёт у нас.

И упрямая складочка легла у него между бровями.

Роза Абиевна посмотрела на эту, хорошо знакомую ей складочку.

— Вот сами за ней и ухаживайте, — обиженно сказала она.

И удалилась на кухню.

Имашев задумчиво потёр мочку уха, что случалось, когда он был в крайней растерянности. И посмотрел на две пары глядящих на него в ожидании глаз.

— Ну, ладно, — сказал он, наконец. — Для начала её надо хорошенько отмыть.

И они с дочкой отправились в ванную комнату, где дико орущую кошку тщательно помыли шампунем с бальзамом. Чуть не свели её с ума, высушивая феном. Наложили на перебитую лапу шину и дали молока в блюдце.

Аселька весь вечер вела себя паинькой. Сделала уроки без напоминания. Поужинала без понукания. И после ужина сразу же убежала к себе в комнату, возиться с кошкой.

После её ухода на кухне воцарилось напряжённое молчание. Кастрюлька взаимного раздражения, по меткому выражению классика, тихо булькая, стояла на медленном огне.

— Ну что, доволен, — прервала, наконец, молчание Роза Абиевна. — Выставил меня перед дочерью стервой какой-то, а сам опять добреньким оказался, понятливым.

— А я тут причём, — пожал плечами Имашев. — Ты сама, знаешь ли, постаралась. У девочки развивается замечательное чувство сострадания к ближним. А сострадание — это самое главное чувство человека. Только сострадание делает наши мысли и поступки чистыми и светлыми. Без сострадания даже самые хорошие качества теряют свой смысл. Любовь без сострадания становиться чувством частной собственности. Забота без сострадания становится насилием. А справедливость без сострадания становиться жестокостью.

— А что это у тебя сострадание какое-то избирательное, — обиделась Роза Абиевна. — Почему я должна страдать, пока ты Асельке сострадаешь? Ты не можешь сострадать всем сразу?

Имашев задумался.

— Чего-то не получается, — вздохнул он. — Начался конфликт интересов. Надо было принимать чью-то сторону.

— Да свою ты сторону всегда принимаешь, — возмутилась Роза Абиевна. — Вот она, твоя справедливость, которая без сострадания становится жестокостью. И забота твоя, которая без сострадания становится насилием. У тебя всегда так… Завтра же чтобы этой кошки в доме не было.

И пошла, стелить Имашеву в кабинете.

Депортированный из спальни, Имашев в кабинете с удивлением разглядывал плотно взбитую подушку на диване. Он достал из бара бутылку своего любимого коллекционного коньяка и уселся поудобнее в глубокое кожаное кресло. Налил рюмку. Выпил. Налил ещё и закурил, растерянно глядя на застеленный диван.

“Поразительный народ, эти женщины”, — подумал Имашев: — “Умеют же создавать проблемы на ровном месте. Как говорится в Ведах — женщины и дети, в большинстве своём не очень разумны. Они склонны во всём руководствоваться чувствами и принимать желаемое за действительное. Поэтому и те и другие нуждаются в постоянной опеке со стороны мужчин”.

За долгую совместную жизнь с Розой Абиевной, у них выработался свой собственный устав семейной жизни. Главной заповедью этого устава было правило — за столом и в постели никаких разборок. Стол и постель для семьи — это святое. Они в зону конфликта не втягиваются. Это, так сказать, линия прекращения огня. Нейтральная полоса. Вне этой полосы можно и поконфликтовать немного. У них, как и в любой нормальной семье, были, конечно, небольшие локальные войны. Но они, как правило, быстро заканчивались примирением. Со всевозможными аннексиями и контрибуциями. И как замечательно было капитулировать взаимно на нейтральной полосе.

А теперь чуть что — сразу постели врозь и блокпосты у кровати. Обоюдные санкции.

“Видать стареем“, — с грустью подумал Имашев.

На следующее утро, на планёрке, заслушивая доклад своего зама о срыве поставок комплектующих партнёрами из Турции, Имашев придумывал, как бы половчее избавиться от этой чёртовой кошки так, чтобы не расстроить дочку. К концу доклада у него созрел вполне приличный план. Прикупить комплектующие у смежников из Караганды. Выставить поставщикам штрафные санкции. Кошку эту, дурацкую, пока дочка в школе, увезти подальше от дома, сказав Асельке, что объявились её хозяева. А взамен купить ей маленького, породистого котёнка. Уж если и заводить в доме живность, так с хорошей родословной.

Радуясь своей находчивости, Имашев позвонил своему старому другу Григорию, председателю клуба кинологов.

— Нафига тебе котёнок, — удивился Григорий. — Вредные они, своенравные. Возьми лучше щенка. Есть у меня на примете замечательный ротвейлер.

— Да не надо мне щенка, — поморщился Имашев. — Мне и котёнок этот, как бы, ни к чему. Да дочка, знаешь ли…

— Понимаю, — вздохнул Григорий. — У меня тоже сыночек подрос — такой капризный стал, труба. То не хочу, это не хочу… Ещё кастрировать придётся.

— Сыночка, — опешил Имашев.

— Кошака твоего. Они знаешь, какие блудливые. Сваливают постоянно. Шарохаются где попало, с кем попало. Заразу всякую домой тащат. Блох. А то и орать начинают, от воздержания. Это просто так говорится, что они только в марте орут. Орут они, когда хотят. А хотят они постоянно. Невзирая на время года.

— Совсем как мы в молодости, — усмехнулся Имашев.

— Ну, допустим, не как все мы, и не только в молодости, — философски изрёк Григорий. — Так что кастрировать надо будет обязательно.

— Да ладно, там посмотрим…

— Ну, хорошо, — вздохнул Григорий. — Приводи в воскресенье Асельку к нам в клуб. Как раз кошачья выставка намечается, там что-нибудь подберём. Лады.

— Лады, — сказал Имашев.

Всё складывалось, вроде бы, удачно. Но дома, приехавшего на обед Имашева, ждало разочарование. Аселька рано вернулась со школы, мотивируя тем, что училка заболела. И уже возилась со своей кошкой, меняя ей повязку. Роза Абиевна на кухне, красная и надутая, как воздушный шарик, накрывала на стол.

Недобрым словом, помянув училку, Имашев съел густо приправленную обидой котлету и поехал на службу. Решив всё отложить до воскресенья.

В воскресенье, гуляя с дочкой в парке, Имашев, как бы случайно, привёл её в кинологический клуб на