в тот момент, о чём идёт речь в объявлении, в голове, помню, засела только сумма вознаграждения, причём весьма для меня внушительная. Смысл заключался в том, что доброволец, в любом случае, положительном или отрицательном, получает гонорар, оговорённый при заключении соглашения. У меня глаза на лоб полезли. Прыгать в бездну теперь не имело смысла. Сумма была такой, что я сразу мог поправить все свои дела, выкупить кольцо, и начать новую, с самого начала, жизнь. В конце заметки был приписан телефон и, спрятав обрывок газеты в карман, я отправился к своему сменщику, с которым мы вместе разгружали когда-то вагоны. Выпросив у него мобильный телефон, я набрал номер и…

Незнакомец внезапно умолк.

В тот момент я мог бы поклясться, что уже видел когда-то этого старца. Но когда и где? Сейчас это было от меня так же далеко, как Иегова на небесах. Он наблюдал за мной, я же наблюдал за сверчком, притаившимся между рамами вагонного окна. Его упоминания о тётушке, погибших родителях, институте…

Всё было настолько знакомо, настолько близко мне и родственно, словно происходило со мной в прошлой жизни. Меня так же воспитала сестра моего отца, который с мамой исчез бесследно в таёжных массивах Байкала, я так же оканчивал институт, а позже в моей судьбе случился какой-то непонятный пробел в памяти, о котором я не вспоминал, боясь обратиться к психиатру. Что это? Банальное совпадение, или за этим последует что-то большее, неотвратимое от меня, странное и непонятное, которого я совсем не желал слышать?

Собеседник вздохнул, очередной раз высморкался и уставился на проплывающий мимо однотонный пейзаж. По-прежнему моросило, окно было залито потоками воды. Принесли чай. У меня оставались с собой бутерброды. Я предложил, он отказался. Поезд громыхал и едва катился к следующей станции.

Незнакомец продолжил.

********

- Дело в том, что я не обратил тогда внимания на постскриптум внизу, набранный, как обычно, мелким шрифтом. Это была приписка, разорванная, как оказалось, на самом важном месте. В ней, как я позже узнал, оповещалось, что если доброволец после эксперимента начнёт обладать некоторыми необыкновенными способностями, он обязан держать тайну эксперимента в себе, вплоть до окончания опыта. В противном случае, если информация о генетических изысканиях станет известна обществу, доброволец начисто лишался гонорара. (Вот в тот момент я и удивился первый раз, однако не придал этому значения). В голове засела только сумма вознаграждения, а остальное отбрасывалось на задний план в моих рассуждениях. Чем я рисковал? Если посудить, что я недавно хотел лишить себя жизни, то, согласитесь, было бы смешно отказаться от такой удачи поправить свой личный бюджет, начав новую счастливую жизнь.

Позвонив загадочному профессору, я тут же был подвергнут всестороннему допросу, одинок ли я, есть ли у меня близкие родственники, и, собственно, по какой причине я согласился на это эксперимент? Услышав о моих жизненных затруднениях, собеседник на том конце пригласил меня на первичное собеседование, и уже утром следующего дня я предстал перед профессором в его собственной квартире, оборудованной под научную лабораторию. Он, как и я, был одинок. Причины я не спрашивал – мне совершенно не интересен был в тот момент образ его жизни.

Напротив меня в кресле сидел кислый, суховатый старик, очевидно, страдающий несварением желудка. Суть эксперимента я вам рассказывать не буду, поскольку и сам до сих пор не понимаю всей подоплеки свершившегося со мной после проведения опыта. Много всего научного, химического и биологического, на уровне молекулярной физики, отчего голова моя в тот момент шла кругом.

Я оказался на кушетке, окутанный какими-то проводами, присосками, зондами и прочим медицинским оборудованием. И лишь проваливаясь в небытие, заметил про себя нагромождение всяческих колб, реторт, чашек Петри, микроскопов…

Дальше была пустота.

А когда пришёл в себя, обнаружил, что нахожусь всё под тем же мостом, с которого недавно готов был сигануть в пропасть. Как и при каких обстоятельствах под ним оказался, я не имел ни малейшего понятия, хотя помнил и об эксперименте, и о профессоре, и о сумме вознаграждения, которую он мне должен был выплатить после того, как я приду в себя.

Не буду сейчас рассказывать, как я возвращался к его дому, совершенно сбитый с толку моим загадочным появлением у моста, упомяну лишь, что речь о выплате отпала сама собой, когда я увидел, во что превратилась его замысловатая лаборатория. Флигель, в котором она находилась, был напрочь снесён пожаром, а само тело профессора обнаружили пожарники, когда прибыли на место трагедии. Обгорелый начисто труп был доставлен в морг, и что сталось с останками профессора впоследствии, я не узнал. Простившись мысленно с этим, в общем-то, незнакомым мне человеком, я, не солоно хлебавший, отправился восвояси, размышляя о непонятном отшибе своей памяти, каким образом я оказался у моста, избежав печальной участи своего старшего компаньона по опытам. Вполне резонно, думал я, что во время эксперимента произошёл какой-то сбой, может, сработало замыкание, вспыхнули растворы в колбах, взорвался эфир или ещё что – этого я не знал. Как не знал и того, почему профессору не хватило времени спастись, превратившись в пылающий факел, от которого позже остались одни обуглившиеся кости.

Я вернулся в свою каморку, упал без чувств, и провалялся в постели двое суток, совершенно потеряв счёт времени.

На этом заканчивается первая фаза моего рассказа. Отныне, с того памятного дня после проведения эксперимента, я вступил во вторую фазу своего, теперь уже, нового существования.

Старик умолк. Поезд продолжал катить в сумрачных тенях за окном, от которых стало как-то неуютно на душе. Мне вдруг на миг показалось, что передо мной сейчас сидит сухощавый, согбенный старец, хранящий в себе ключи от вечной тайны мироздания, вся жизнь которого сосредоточилась в глубоких и бездонных глазах. В них читалась сама мудрость, накопленная веками предыдущих поколений. В этот миг он был непостижим для меня, как горные вершины на Луне.