ей верили все больше, и воины с трепетом втягивали ноздрями воздух, пытаясь уловить в нем соленое дыхание пока еще очень далекого Океана, и говорили о городах, Жизни и покое, как будто забыв о том, что враг еще жив и вовсе не готов сдаваться.

Им скоро напомнили.

***

В конце третьего в эту луну перехода они наткнулись на разрушенную и разграбленную зеленокожими деревню. Их встретили тишина и смерть, наполовину выгрызенные тела лошадей, вмерзшие в снег, разрубленные от паха до шеи мужчины, женщины, лежащие в луже крови прямо на пороге собственного дома. Метель еще не успела замести следы страшной бойни, которая случилась совсем недавно, и Шербера слышала, как рыдают женщины, вынося из домов тела детей с перекушенными шеями и размозженными головами.

Инифри словно решила напомнить им о том, что война еще не кончилась, и по Побережью все еще ходит враг. Даже Волета притихла и не открывала рта более, чем положено, и только прятала лицо у своего Займира на груди, жалобно всхлипывая и пытаясь эти всхлипы подавить.

Воинам удалось отыскать единственного выжившего — мальчика-подростка, которого ударили по голове и, как видно, приняли за мертвого, пока он лежал без чувств, и только поэтому не добили.

Он рассказал страшное.

Войско Тэррика опоздало всего на день. Еще вчера женщины этой деревни укладывали детей спать, пока мужчины пили вино и говорили о близкой победе, забыв о том, что нужно выставить дозор и глядеть, постоянно глядеть вокруг, в серебристую ночь, которая так обманчиво тиха в самом начале Холодов.

Зеленокожие и темволд пришли вместе. Они появились словно из ниоткуда и стерли деревню с лица земли, прежде чем пьяные мужчины успели схватиться за оружие, а женщины — убежать. Зеленокожие не щадили никого, и темволд не пытались их сдерживать, творя зверства наравне со своими цепными собаками, но потом, когда с жителями деревни было покончено, зеленые твари обернулись против своих предводителей и убили и их тоже.

Они съели все, что смогли съесть, а потом бросили то, что не уместилось в их животах, и ушли вдоль реки тем же огромным сплошным потоком, что и пришли, оставив после себя агонию и мучительную смерть.

Такова была война.

Акраяр наравне с остальными работали до самой Белой Матери, вытаскивая из домов тела одних людей и откапывая из снега других. Священный костер, разведенный посреди деревни, должен будет гореть всю ночь, принимая плоть тех, кто погиб из-за собственной беспечности. И они и раньше видели такую бессмысленную жестокость — это было в духе зеленокожих, такова была их природа, но сегодня, и это чувствовали все, это был знак богини, ее наказание за излишнюю самоуверенность и легкость, с которой они говорили о конце того, что еще не собиралось кончаться.

Шербера не знала, сколько стоит так, глядя в пляшущий огонь, и думает о том, а что смогла бы сделать она сама, оказавшись здесь, держа в руке меч, готовая защищать тех, кто не умел защищаться. Не знала, сколько стоят так другие, заворожено глядя в пламя и слушая песню снега и огня. На мгновение ей показалось, что в треске пламени и в шепоте ветра она слышит разносящиеся в воздухе предсмертные крики.

Чувствует носом запах теплой крови на снегу.

Ощущает, как по телу ползет ледяным червем, готовым впиться в шею, страх.

— Шербера. — Она вздрогнула, услышав голос, но не обернулась. — Начинается метель. Идем.

Номариам накинул на ее припорошенные снегом волосы капюшон плаща, и Шербера запахнулась плотнее, чувствуя, что ее бьет дрожь, и, кивнув, пошла за ним. Они отошли от костра и направились вниз по улице, неосознанно обходя лужи замершей крови на снегу. Удушливый запах горящих тел преследовал их, забиваясь в ноздри, но ни один не обращал внимания. Это было напоминание.

— Мы все были слишком самонадеянны, — проговорила Шербера тихо, как будто мертвые могли услышать ее и возразить. — Инифри наказала нас — мы не успели. Инифри наказала этих людей — они были беззаботны и забыли о защите и не выставили дозор. Но мы ведь победим, Номариам? — В ее голосе звучала мольба. — Мы ведь должны победить, так сказала сама Инифри.

Номариам был единственным, с кем она могла показать свою неуверенность и слабость, единственным, с кем ей по-настоящему хотелось быть слабой, покорной, податливой — и не стыдиться и не бояться этого. Если кто и мог успокоить ее тревогу сейчас, то только он. Но его следующие слова поразили ее.

— Мы все это чувствуем, Шербера, — сказал он тоже тихо, но твердо.

— Это?..

— Да. Это, — подтвердил он. — Крики. Запах. Страх. Вы не воспринимаете ее так явно, но мы, маги, уже узнали ее и дали ей имя. Сила. Чужая сила, с которой мы не встречались прежде.

Он замолчал. Шербера все сильнее куталась в плащ, но это не помогало. Номариам говорил ей, что голоса, запах и страх — это вовсе не коварство ее женского разума, что что-то действительно присутствует здесь, на этой земле.

Что-то чужое.

Что-то враждебное.

Что-то...

— Она везде, Шербера. В воздухе, которым мы дышим. В снеге, который тает под нашими ногами. В огне, на который ты смотришь. Я чувствую ее как покалывание сотни иголок на коже. Словно кто-то ощупывает нас, оглядывает, присматривается к нам. Выбирает.

— Выбирает? — еле выговорила она.

Номариам остановился, Шербера тоже. Он повернулся к ней лицом и положил руки ей на плечи, и только тогда, под защитой его сильной магии и сильных рук, она почувствовала себя немного спокойнее. Но только немного.

— Грядет время смерти, Шербера, — сказал он просто, и глаза его блеснули серебром. — Зеленокожие стекаются к Оргосарду, их влечет сюда, потому что отсюда, из этого устья две Жизни назад они и выбрались на берег. Но им не вернуться обратно в Океан, а когда они это поймут, Холода уже войдут в полную силу, и у них останется только один выход.

— Города.

— Города, — кивнул Номариам.

Перед ее мысленным взором возникла картина: зеленое дикое море, зажатое между Океаном, который никогда не принимает выброшенных на берег детей обратно, Холодами, которые убивают все, что не знает огня и не имеет крыши над головой, и объединенным войском Побережья, готовым идти до конца и сражаться до самого последнего живого воина.

— Это будет великое сражение, Шербера, — сказал Номариам, глядя куда-то сквозь