и обои были тошнотворно розовых тонов. Словно в игрушечном домике Барби. Постеры с качками и волосатыми маргиналами на стенах говорили о том, что мисс Барби вступила в опасный возраст, когда невинный петтинг на заднем сиденье машины бой-френда может привести к нежелательной беременности, а в косметичке появляется прозрачный пакетик с подозрительным порошком.

Борис с трудом согнулся пополам, сел, опершись на руки. В зеркале над комодом увидел отражение своего помятого лица. Волосы были всклочены так, словно их вытягивали пылесосом. Под глазами залегли серые тени.

— Most wanted[2] — шершавыми губами пролепетал Борис.

Пошевелил пальцами на ногах. Перевёл взгляд выше. Шорты были спущены до колен. В паху пристроилась сосиска в целлофане.

— Не кисло погулял, — констатировал Борис.

Он обморочно откинулся на спину. Постарался вспомнить, когда и ради кого надевал презерватив. Но неизвестный вирус стёр из памяти компьютера все данные за последние сутки.

Осталось только, чпокнув резинкой, отправить презерватив под кровать.

Борис полежал, закинув руки за голову. Драйвер хард-диска в голове явно накрылся от воздействия лёгких наркотиков, бился в истерике, и память выдавала порции обрывочной информации. Почему-то вспоминалась толпа металлюг в Ваккене[3], проливной дождь, превративший поле в месиво грязи. И остроносая девчонка с расплывшейся тушью под блудливо сверкающими глазами. Металлистка из Израиля, бывшая москвичка, так, во всяком случае, представилась.

— Очень даже может быть, — вяло пробормотал Борис.

Облизнул шершавые губы. В горле тоже словно поработали наждаком.

Тихо застонав, он переполз к краю кровати. Свалил себя на пол. Отдышался и стал, опираясь на кровать, медленно поднимать тело в вертикальное положение. Голова закружилась, перед глазами зароились яркие мушки.

— Boris, are you OK? — гнусавым сопрано протянул кто-то за дверью.

— Yes! — машинально ответил он на английском.

Покачнувшись, Борис сделал первый шаг. Последующие дались легче. Умудрившись вписаться в проем двери, он внёс себя в гостиную.

Жалюзи на окнах плотно задёрнуты. Полумрак цвета молока с чаем. Из динамиков кисельно капал микст камлания Вуду с заумной техно-чепухой.

На диванах и в креслах в позах изломанных манекенов валялись какие-то личности. Судя по виду, собратья по нирване. Все как один парили душами в ирреальном мире, сбросив на время бренные тела. Китаец, обесцвеченный до нордической белизны, спал в обнимку с белёсым конопатым потомком Ницше. Пол и раса остальных идентификации не поддавалась. Слишком темно, слишком вязко в голове, да и, в сущности, наплевать. Главное — явно свои люди. Нормальный обыватель давно бы свалил из такого гадюшника или вызвал полицию.

В гостиной густо пахло анашой. Дым висел такой плотный, что даже не понадобилось искать заныканную с вечера «пяточку»[4], чтобы унять похмельный колотун.

Борис просто втянул носом до полных лёгких терпкий травяной запашок. В голове немного посветлело, в глазах пропали серебристые блёстки, настроение заметно улучшилось.

Походкой Джона Траволты из «Криминального чтива»[5], в такт булькающим ритмам из динамиков, он протанцевал на кухню.

Здесь, похоже, побывала стая шимпанзе, неделю голодавшая в клетках. Повсюду валялись пивные банки и растерзанные цветастые коробки. В раковине из мутной воды торчал слоёный айсберг грязных тарелок. Семейство огромных калифорнийских тараканов, рассевшись на крае раковины, уже приступило к завтраку.

Борис едва сдержал приступ рвоты.

Отвернулся. Чуть не потерял равновесие. Пришлось упереться руками в кухонный стол. Тошнота отхлынула, и вновь отчаянно захотелось жрать. Он попытался найти что-то съедобное на длинном кухонном столе. Объедки годились только в пищу бомжам. Свежего, целого и не загаженного не наблюдалось, хоть плачь. На самом краю стола он с удивлением обнаружил высокий стакан, полный оранжевой густой жидкости. Сразу же отчаянно захотелось пить.

Он схватил стакан, понюхал содержимое и чуть не взвыл от восторга.

В свежевыжатом апельсиновом соке плавали острые искорки льда.

Борис одним махом отхлебнул половину.

— No, it’s mine! — с неповторимой жлобской интонацией, с которой американцы говорят, когда дело касается священного права собственности, взвизгнуло то же сопрано.

Борис, не отрывая стакана от губ, развернул себя на звук.

У посудомоечной машины стояла типичная калифорнийская девчонка в безразмерной майке с лейблом «Dell». Такие тишортки пачками раздают на компьютерных тусовках.

Борис, допивая сок, косясь, осмотрел девушку с головы до ног. Потом от узких ступней до ярко голубых глаз, смотрящих в упор сквозь упавшую русую чёлку.

«Если с ней, то ещё ничего», — решил Борис.

Осторожно поставил стакан на стол. Поймал равновесие и качнул себя по направлению к двери. Идти пришлось, загребая босыми ногами пустые картонки на полу.

Дверь, оказалось, открывается вовнутрь, а не наружу, как сначала решил Борис.

В незащищённые очками глаза хлынул солнечный свет. Сквозь выступившие слезы Борис с трудом разглядел небо. Разглядывать, в принципе, было нечего. Сплошная синь. Ни пёрышка, ни облачка.

Воздух ещё хранил утреннюю прохладу. Поёживаясь, Борис обхватил себя за плечи. Мелкими прыжками преодолел короткую дорожку, на ходу едва не свернув кадку с сочными листьями-лопухами, и боком рухнул в бассейн. Он успел помахать на прощанье девчонке, наблюдавшей за ним с порога.

Раньше, чем голова погрузилась в воду, до него долетел вскрик:

— You, crazy russian!

Воду никто не удосужился подогреть. Показалось, что попал в жидкий лёд. Мышцы вмиг сделались резиновыми. Борясь с удушьем, отчаянно барахтаясь, Борис едва дотолкал себе до бортика. Выскочил, ошпаренный холодом

Великий и могучий русский мат оглушил окрестности.

Спохватившись, Борис сбавил громкость до нуля.

— Всех вас и ваших бабушек, — шёпотом закончил он.

Вода вернула силы и память. Он даже вспомнил, как зовут девчонку — Джессика. И вспомнил, кто он, где и зачем оказался на другой стороне земного шара.

Джессика уже бежала к нему, распахнув пляжное полотенце.

* * *

Франция, Антиб

«Д» — 7