все сильнее и сильнее, до боли, до надежды, что у меня треснут зубы. Мои кулаки сжимали простыни. Я чувствовала запах дыма — Ночного огня, моей магии, разъедающей простыни.

Меня лишили чего-то ценного. Этих смутных моментов, когда все было как прежде.

Я выскользнула из сна, и в моей голове все еще стоял образ изуродованного тела Винсента, такого же мертвого и изуродованного во сне, как и наяву.

— Проснись, принцесса! — Голос был таким громким, что даже при закрытой двери он пронесся по комнате. — Я знаю твои кошачьи повадки. Думаешь, я не знаю, что ты проснулась? Я бы предпочел, чтобы ты впустила меня, но, если придется, я ворвусь.

Я ненавидела этот голос.

Я ненавидела этот голос.

Мне нужно было еще десять секунд, чтобы посмотреть на него. Еще пять…

БАХ.

БА…

Я откинула одеяло, вскочила с кровати, пересекла комнату несколькими длинными шагами и распахнула дверь.

— Только попробуй постучать в эту дверь, — вздохнула я, — еще один чертов раз.

Мой муж улыбнулся мне, опустив поднятый кулак, которым действительно был готов стукнуть еще один чертов раз.

— Вот и она.

Я ненавидела это лицо.

Я ненавидела эти слова.

И больше всего я ненавидела то, что, когда он произносил их сейчас, я слышала скрытый подтекст беспокойства, видела, как его ухмылка исчезает, когда он осматривает меня с головы до пят, быстро, но тщательно. Его взгляд остановился на моих руках, сжатых в кулаки по бокам, и я поняла, что сжимаю в одной из них ошпаренный клочок шелка.

Я хотела использовать этот клочок, чтобы пригрозить ему, напомнить, что вместо шелка может быть он, если он не будет осторожен. Но что-то в мелькнувшем на его лице беспокойстве и во всем том, что оно заставило меня почувствовать, погасило огонь в моем животе.

Мне нравился гнев. Он был осязаем, силен и заставлял меня чувствовать себя могущественной.

Но я не чувствовала себя сильной, когда мне пришлось признать, что Райн — мужчина, лгавший мне, заперший меня, уничтоживший мое королевство и убивший моего отца — искренне заботился обо мне.

Я не могла даже взглянуть на лицо Райна, не видя его забрызганным кровью моего отца.

Не видя, как он смотрел на меня, словно я была самым дорогим существом на свете, в ту ночь, которую мы провели вместе в постели.

Слишком много эмоций. Я жестоко подавила их, хотя это было физически больно, как будто я глотала лезвия. Проще ничего не чувствовать.

— Что? — спросила я. Вопрос произнесся слабо, а не как словесный удар, каким я хотела его видеть.

Хотела бы я не замечать легкого разочарования на лице Райна. Даже беспокойства.

— Я пришел сказать тебе, чтобы ты собиралась, — сказал он. — У нас гости.

Гости?

Мой желудок скрутило от этой мысли — от мысли стоять перед незнакомыми людьми, чувствуя, как они смотрят на меня, как на зверя в клетке, и при этом изо всех сил стараясь держать себя в руках.

Ты умеешь контролировать свои эмоции, маленькая змейка, — прошептал Винсент мне на ухо. Я научил тебя этому.

Я вздрогнула.

Райн наклонил голову, и между его бровей пролегла глубокая морщина.

— Что?

Черт, как же я это ненавидела. Каждый раз, когда он это замечал.

— Ничего.

Я знала, что Райн мне не верит. Он знал, что я это знаю. Я ненавидела сам факт того, что он знал, что я это знаю.

Я подавила и это, пока эти эмоции не стали просто оцепеневшим гулом на заднем плане, покрытым еще одним слоем льда. Чтобы держать всё это в таком состоянии требовало постоянных усилий, и я была благодарна, что могла сосредоточиться на этом.

Райн выжидающе уставился на меня, но я ничего не сказала.

— Что? — сказал он. — Никаких вопросов?

Я покачала головой.

— Никаких оскорблений? Никаких отказов? Никаких споров?

Ты хочешь, чтобы я спорила? — почти спросила я у него. Но тогда мне пришлось бы увидеть, как на его лице мелькает беспокойство, и признать, что он действительно хочет, чтобы я спорила, и тогда мне тоже пришлось бы испытать эту сложную эмоцию.

Поэтому я просто снова покачала головой.

Он прочистил горло.

— Ладно. Ну что ж. Вот. Это для тебя. — У него в руках был шелковый мешочек, который он протянул мне.

Я ничего не спросила.

— Это платье, — сказал он.

— Хорошо.

— Для встречи.

Встреча. Это звучало важно.

Тебе все равно, напомнила я себе.

Он ждал, что я спрошу, но я не спросила.

— Это единственное, что у меня есть, так что не спорь со мной об этом, если тебе это платье не понравится.

Так жалко и очевидно. Он практически тыкал в меня палкой, чтобы посмотреть, как я отреагирую.

Я открыла мешок и посмотрела вниз, чтобы увидеть груду черного шелка.

У меня сжалось в груди. Шелк, а не кожа. После всего, что было, мысль о том, чтобы пройтись по этому замку в чем-либо, кроме доспехов…

Но я сказала:

— Все в порядке.

Я просто хотела, чтобы он ушел.

Но Райн теперь никогда не уходил от разговора без долгого, томительного взгляда, как будто ему было что сказать, и все это грозило выплеснуться наружу, прежде чем он покинет мою комнату. Каждый, чертов, раз.

— Что? — спросила я нетерпеливо.

Матерь, мне казалось, что у меня один за другим расходятся швы.

— Одевайся, — сказал он наконец, к моему облегчению. — Я вернусь через час.

Когда он ушел, я закрыла дверь и прислонилась к ней, выпустив рваный выдох. Держать себя в руках в течение последних нескольких минут было мучительно. Я не знала, как мне это удастся сделать в присутствии кучки дружков Райна. Намного дольше. В течении гребаных часов.

Я не могу это сделать.

Ты сможешь, — прошептал Винсент мне на ухо. Покажи им, какая ты сильная.

Я зажмурила глаза. Мне хотелось прислушаться к этому голосу.

Но он утих, как и всегда, и мой отец снова был мертв.

Я надела дурацкое платье.

РАЙН НЕРВНИЧАЛ.

Я жалела, что распознавала его так легко. Никто другой, казалось, не видел этого. Да и с чего бы? Его действия были тщательно продуманы. Он воплощал роль короля-завоевателя так же легко, как воплощал роль человека в пабе, и роль кровожадного соперника, и роль моего возлюбленного, и роль моего пленителя.

Но я все равно увидела. Один мускул, напрягшийся под углом его челюсти. Слегка остекленевший, слишком жесткий фокус его взгляда. То, как он все время трогал манжету рукава, словно ему