Вдруг старуха протянула руку и ухватила за плечо Олю, которая стояла к ней ближе. Девочка вздрогнула и попыталась вырваться, но бабка держала неожиданно крепко.

– Не противься… Так надо… – просипела она и закрыла глаза.

Катя обняла прижавшихся друг к другу детей за плечи и внезапно ощутила, как сквозь нее прошла теплая волна, похоже, что дети почувствовали это еще сильнее, потому что задрожали и вскрикнули. Но все тут же и закончилось, старуха отпустила Олю и откинулась на подушку. Она была без сознания, но еще дышала. Близнецы, так и держась за руки, изумленно смотрели на мать. Они как-то изменились, хотя в чем состояло это изменение, Катя не смогла бы определить. Казалось, в детях еще прибавилось яркости: щеки горели, глаза просто сияли… Катенька даже оглянулась на окно, за которым по-прежнему не было ничего, кроме белесой морозной мглы, а ей было показалось, что на детей упал луч солнца!

– Что случилось, дети? – спросила Катя. – Что вы почувствовали?

– О-о! – воскликнула Оля. – Это чудо! Да, братец?

Сережа, выглядевший гораздо более потрясенным, только кивнул.

– Да что такое?!

– Мамочка, ты не поймешь!

И близнецы, переглянувшись, убежали, а Катя вдруг поняла, что случилось: бабка, умирая, одарила правнуков своей силой! Это тайное семейное умение чаще передавалось через поколение, но Катенька, на которую бабка возлагала большие надежды, оказалась совершенно бездарной. Близнецы проявили себя еще в младенчестве, так что теперь, после случившегося, следовало ожидать от них чего-то и вовсе не обыкновенного. И Катя сказала себе, что непременно надо объяснить детям, насколько важно держать этот дар втайне. Но близнецы и без ее наставлений прекрасно это понимали, потому что давно знали: они не такие, как все. Бабушка Агриппина, пока еще была в силах, потихоньку объясняла детям, что к чему, и к девяти годам Оля уже хорошо гадала и на кофейной гуще, и на картах, и на деревянном волчке – это она придумала сама. Сережа был послабее, но сейчас, когда к их собственной силе прибавилась бабушкина, стал чувствовать себя гораздо увереннее.

Брат с сестрой были очень близки, настолько хорошо чувствуя друг друга, что могли общаться, даже не прибегая к словам – взгляда бывало достаточно. Они словно жили в своем собственном мире, признавая окружающих в той степени, в какой они могли быть им полезны. Впрочем, мать они любили совершенно искренне и бескорыстно, правда, относились к ней скорее как к младшей сестре или подруге. Перед простодушными взрослыми близнецы привычно и снисходительно принимали невинный детский вид, хотя были проницательнее большинства из них: вопреки пословице, ни одна чужая душа никогда не скрывалась от них в потемках. Вот и сейчас они первые почувствовали смерть бабки, словно она еще раз коснулась их своей холодной рукой. Близнецы просунулись в щелку приоткрытой двери – мать, задумавшись, рассеянно глядела в пространство.

– Мамочка, – тихо сказала Оля. – Посмотри на бабушку. Мне кажется, она не дышит.

Катя посмотрела, потом пощупала пульс – ничего. Да, скончалась Агриппина Михайловна, царствие ей небесное! И Катенька, вздохнув, перекрестилась на висевшую в красном углу икону Спаса Нерукотворного:

– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечного преставившуюся рабу Твою Агриппину, яко Благ и Человеколюбец, и прости все вольные ее согрешения и невольные…

Поезд наконец остановился. Сергей Валентинович Смирнов, сорока трех лет отроду, бывший заключенный, а ныне подчистую реабилитированный, последним вышел из вагона. Вышел, постоял и медленно побрел по перрону Казанского вокзала. Все вокруг казалось ему нереальным: и сам перрон, и спешащие к выходу пассажиры поезда, отягощенные тюками и чемоданами, и многоярусное, увенчанное островерхой башенкой здание вокзала, и блеклое московское небо. Сергей не рассчитывал, что его будут встречать, поэтому не сразу заметил, что навстречу бежит женщина в легком пальто, она быстро перебирала стройными ногами, звонко стуча по асфальту высокими каблучками, а рукой придерживала кокетливую шляпку с вуалькой:

– Сережа! – задыхаясь, воскликнула женщина, и Сергей замер. – Сереженька!

Только сейчас, увидев сестру, он окончательно поверил: «Всё. Я дома. Наконец дома!» Ноги подкосились, и Сергей рухнул на колени. Ольга бросилась к нему и крепко обняла:

– Сереженька, милый мой! Господи, а худой какой! И поседел совсем! Ничего, ничего, теперь все будет хорошо! Братец мой дорогой!

Ольга, всхлипывая, целовала его небритые щеки и потрескавшиеся губы, а он только беспомощно улыбался. Потом Ольга вгляделась в его глаза. Сергей усмехнулся:

– Ну, что ты там видишь?

Ольга видела многое, но только покачала головой:

– Цел, и слава богу! Вставай, поедем домой.

Они поднялись и еще поглядели друг на друга. Ольга достала платок и стала вытирать с лица брата следы своей помады:

– Ну вот, а то ты как клоун.

– А ты совсем не изменилась! – сказал Сергей, перехватил ее руку и поцеловал.

– Да что мне сделается! – усмехнулась Ольга, но вдруг лицо ее скривилось, и она, не сдержавшись, заплакала навзрыд. Брат, вздохнув, обнял ее.

– Перестань, не надо. Ты ни в чем не виновата, и стыдиться тебе нечего. Так карта легла, и все. А могло наоборот получиться: я здесь, а ты там.

– Я бы там не выжила.

– Не плачь, Горошинка, не плачь. Смотри-ка, что у меня есть. Сейчас, где же…

Ольга достала зеркальце, вытерла слезы все тем же платочком и заново накрасила губы. Горошинка! Давно она не слышала этого детского прозвища. Они с братом и правда были одинаковые – как две горошинки из одного стручка, как две капли воды. Были когда-то. Сейчас почти ничего не осталось от давнего сходства двух близнецов, лопнул стручок и раскатились горошинки. Очень далеко раскатились друг от друга.

Да, рассыпался горох на тридевять дорог…

Сергей порылся в карманах и достал что-то маленькое и круглое:

– Вот, это тебе.

Ольга ахнула:

– Волчок!

Это был маленький деревянный волчок, гладко отшлифованный.

– Где ж ты взял? Неужели сам сделал?!

– Нет, не сам. Попросил одного мастера. Он вытачивал для детишек, вот и мне сделал. Помнишь, у тебя был такой? Только расписной. Ты еще как-то гадала по нему.

Они снова взглянули друг на друга, чувствуя одно и то же: радость от встречи, сострадание, нежность…

– Как там мама? – спросил Сергей, отряхивая полы Ольгиного пальто. – Ну вот, у тебя чулки на коленках порвались!

– Мама ждет не дождется! Да ладно, наплевать на чулки! Идем!

Они, не торопясь, побрели к вокзалу, потом к ждавшей Ольгу машине. Прохожие оглядывались на странную пару: хорошенькая женщина в модном пальто и шляпке, а с ней мужчина в мятом пиджаке и поношенных брюках-галифе, заправленных в сапоги, небритый и худой. В такси они почти не разговаривали, только держались за руки. Сначала Сергей с любопытством смотрел в окно: «Как изменилась Москва!» И неудивительно, столько лет прошло… Потом закрыл глаза, сил почти не было, и он мечтал только об одном: добраться наконец до дома, помыться, поесть и завалиться спать. Надолго.