куренок на дворе моей тещи. — Драгун аж прыснул от смеха, до того смешон ему был этот одинокий швед, сидевший на разбитом лафете возле изувеченных ядром тел двух своих соплеменников.

— О чем смех? — к драгунам шагом подъехал офицер. — Пленный? — указал он на солдатика и на чистом шведском спросил: — Имя?

Солдатик посмотрел на офицера — без удивления, без ненависти, а как-то болезненно пронзительно. И не ответил.

— Ошалел, — даже с какой-то жалостью отвечал драгун, что сравнил солдатика с куренком. — Совсем еще пацаненок.

— Встать можешь? — офицер уже внимательно глядел на солдатика.

— Я — саксонец, — и солдатик поднялся во весь свой длиннющий рост. Теперь было ясно видно, что ему лет пятнадцать, не больше. Худые его руки упали ниже колен, и ноги были так длинны, как только могут быть у подростка, и мундир не мог скрыть его еще короткого, не успевшего вырасти тела.

— Ух ты! — теперь и офицер улыбнулся. — А зовут как? — уже по-немецки спросил офицер.

— Фридрих, — не вынимая изо рта потухшей трубочки, сквозь зубы отвечал солдатик. Отвечал безучастно, точно разговор шел не возле разбитых ядрами деревьев и изувеченных трупов, а у какого-нибудь саксонского кабачка, и обращались к нему не вражеские драгуны, а подгулявшие ремесленники, которым от благодушия захотелось простой болтовни.

— Родом откуда? — продолжал допрос офицер.

— Как наш-то шпарит, — чуть слышно и не без гордости шепнул драгун драгуну.

— А то! Он с самим светлейшим до войны в самой Голландии учился. Он по-ихнему шпарит как по-нашему.

— Из-под Дрездена, — был ответ.

— У Карла закончились мужчины? — усмехнулся офицер.

Ни тени обиды.

— Я — артиллерист, — был ответ все так же сквозь зубы; трубка, казалось, вросла в него, так он просто и естественно держал ее своими крепкими мальчишескими зубами. — Это мои бывшие товарищи, а это моя пушка.

— Почему не убежал как все? Почему сидишь здесь? У тебя было время уйти.

— Почему не убежал? — эхом повторил Фридрих. — Это письмо я получил третьего дня, — он достал из-за пазухи конверт и протянул его русскому офицеру. — В нем ответ, почему я не ушел. Я искал с вами встречи. И хочу перейти на вашу сторону.

— А если бы мы тебя убили? — офицер принял конверт, достал письмо и быстро прочел немногие строки, что были в письме.

— Значит, судьба.

— Говоришь, артиллерист? — офицер с интересом разглядывал этого спокойного в своей дерзости мальчишку. — Великому нашему государю, Петру Алексеевичу, нужны артиллеристы.

Письмо было возвращено, и длинные тонкие пальцы, чуть подрагивая, свернули лист бумаги, вернули его в конверт и бережно засунули за пазуху, к самому сердцу.

— Пошли, — кивнул офицер и пропустил солдатика вперед, чуть сбоку, сверху посматривая на неторопливый длинный шаг молодого саксонца. Драгуны, которых распирало от любопытства: что было в письме, и о чем был разговор, но не смевшие спросить своего строгого офицера, пустили лошадей следом. Так неторопливо они дошли до русского лагеря.

Это был небольшой лагерь на опушке леса: один лишь полк Невских драгун и пять пушек с артиллерийскими расчетами. Задача полка — разведка и, если есть возможность, внезапное нападение на небольшие шведские отряды на переправе, взятие пленных и такой же внезапный отход. Этим утром полк заметил один такой небольшой отряд, что заплутал в лесу и самостоятельно решил переправиться через мелководную речку. Отряд был атакован и отступил. Около десятка шведских солдат погибли в этом коротком бою. Пленным был взят только тот самый молодой саксонец. Его и привели к полковнику Кембелу, командовавшему полком, на допрос.

— Значит, пока ты доблестно воевал за шведскую корону, твоего отца и мать убили шведы. — Кембел, прочитавший письмо, внимательно рассматривал лицо молодого саксонца. Тот молча стоял напротив полковника, ничем не выказывая ни своего волнения, ни своего спокойствия, все так же безучастно, точно он смирился со своей судьбой и она его никак не волновала. — И что будешь делать? Пойдешь служить к нам?

— Я хочу найти брата, — был ответ. — Он пошел под командование генерала Любекера3. Он не знает, что случилось с семьей. Я хочу ему рассказать.

— До Любекера далеко, но если его встретим, и твой брат не погибнет в бою, то ты сможешь все ему рассказать.

То было время, когда одни короли знали, за что умирают их солдаты. Солдаты же, так далеко находившиеся от своих домов, шли в бой и умирали не за свою Родину, а за своего короля или генерала или вовсе за деньги. За шведского короля воевали поляки и саксонцы, чьи дома были опустошены шведами, за русского царя — пленные шведы. В обеих армиях служили наемники со всей Европы — начиная от молдаван и заканчивая англичанами, кому все равно, кто платит. И то, что молодой саксонец так легко перешел из-под одних знамен под другие, никого не удивило. Это даже не считалось предательством. Такое было время, когда на сторону врага переходили полковники и генералы; что уж говорить о пятнадцатилетнем мальчишке, оставшемся по воле Карла и его бравых солдат сиротой.

— Тебя проводят к пушке, — отвечал полковник, — покажешь, какой ты бомбардир. И если не соврал, будешь получать втрое больше, чем ты получал от шведского короля. Как там тебя зовут?

— Фридрих, — был ответ.

— Мои драгуны будут звать тебя или Федотом или Федей. Саксонцев в моем полку нет. Так что учи язык. Иди, — и полковник отпустил молодого саксонца.

* * *

К лету 1708 года «нежная» дружба между Меншиковым и Шереметевым достигла такого накала, что они смотреть друг на друга не могли спокойно. Чья была идея — нарушить царский указ, и само небо не ответит. Генералы решили дать сражение Карлу XII и разбить его! И, решив, каждый мечтал приписать победу лично себе.

Это соперничество, это нарушение царева указа стоило жизни сотен русских солдат.

Глава 3

Бой при Головчине. Последняя победа Карла XII

У Меншикова и Шереметева был такой план: выйти навстречу Карлу и возле деревни Головчино встретить его и разбить. Войска сговорились поставить так: выстроить в линию вдоль реки. На правом фланге — тринадцать полков пехоты Шереметева и одиннадцать полков кавалерии Меншикова и генерала Флуга. Ниже непроходимое болото. За болотом, в центре, девять пехотных полков и три драгунских полка под началом князя Аникиты Ивановича Репнина. Выше по реке, в версте от центра, левый фланг — кавалерия под началом генерала барона фон дер Гольца: десять драгунских полков и четыре тысячи калмыков и казаков.

Вдоль всего расположения построить непрерывную линию укреплений из шести редутов.

Фронт растянули