прежние времена, сказка в некоторых своих чертах продолжает сохраняться в устных преданиях, одно из которых зафиксировал Эрих Ляссота во время пребывания в Киеве в 1594 году. В основе этого предания лежит сюжет сказки о волшебном зеркале, весьма популярной в русской фольклорной традиции («Указатель», 329).

Когда-то, рассказывает Ляссота, в круглое отверстие одной из плит Софийского собора было вделано зеркало, благодаря которому посредством колдовства можно было видеть на огромное расстояние: «Но случилось, что один из киевских князей отправился на войну с язычниками и долгое время пребывал в отсутствии: жена его обыкновенно ежедневно смотрела в это зеркало, желая знать, что он делает и как поживает ее господин. Но однажды, увидевши между прочим, что он находится в любовных отношениях к пленной язычнице, она в гневе разбила зеркало».[16]

Одним из ценных, хотя и не до конца еще раскрытых и исследованных источников, в какой-то степени характеризующих сказку XV—XVII веков, являются такие прозаические и стихотворные произведения русской литературы с рельефно выраженными чертами сказочной фантастики, как «Казанская история», «Повесть о Муромском князе Петре и супруге его Февронии», «Повесть о Горе и Злочастии», «Повесть о Шемякином суде», «Повесть о купце Басарге», «Повесть о купце, купившем мертвое тело» и некоторые другие.[17]

Из переводных произведений, испытавших наибольшее воздействие русской сказки, прежде всего следует назвать две богатырские повести — о Бове-королевиче и Еруслане Лазаревиче. Их заимствование сопровождалось такой интенсивной творческой переработкой, что уже в начале XVII века они вполне приобрели форму волшебно-героических сказок и надолго утвердились в русской письменности и в живой устной речи.[18]

Наконец, о характере отдельных сказок, бытовавших на Руси в XVI—XVII веках, мы можем судить уже непосредственно по пересказам их иностранцами. Нам представляется, что первая из таких записей должна быть отнесена не к XVII, как обычно принято считать, а к XVI веку. Это сказка-небылица, включенная в данный сборник под названием «Про поселянина и медведицу» (№ 1). Ввиду особого интереса как к самой сказке, так и к обстоятельствам, связанным с ее записью, остановимся на этом более подробно.

Сказку «Про поселянина и медведицу» записал итальянский историк Павел Иовий Новокомский (1483—1552) со слов Димитрия Герасимова — одного из участников посольства царя Василия Ивановича в Рим к папе Клименту VII в 1525—1526 годах. Сказка вошла в его «Книгу о посольстве Василия Великого, государя московского»,[19] также созданную на основе рассказов Димитрия Герасимова, этого безусловно сведущего в русских делах человека.

Вместе со всем сочинением Павла Иовия сказка переводилась на русский язык с латинского дважды: в 1836 году М. Михайловским,[20] в 1908 году А. М. Малеиным.[21] Как отдельное произведение оно было процитировано А. Н. Веселовским,[22] но заимствовал он ее из книги Де-Губернатиса «Zoological Mythology» (1872). Впоследствии эту сказку в изложении А. Н. Веселовского привел в подстрочных примечаниях С. В. Савченко.[23]

Сказку «Про поселянина и медведицу» Де-Губернатис считал русской и, по заключению А. Н. Веселовского, «едва ли несправедливо».[24] Собственно, сказка-небылица в изложении Димитрия Герасимова представляет собой сочетание отдельных устойчивых элементов, входящих в состав не одного, а по крайней мере трех сюжетов.[25] «О Димитрии Герасимове, — писал Л. Н. Майков, — можно подобрать довольно значительное количество известий, но, к сожалению, до сих пор не было того сделано, и даже в новейших ученых сочинениях сообщаются об этом замечательном человеке данные неточные, неполные и непроверенные».[26]

Сам исследователь успел внести лишь некоторые дополнения и уточнения в биографию видного толмача и дипломата царствования Василия III.

Димитрий Герасимов родился в 1465 году; учился в Ливонии, где приобрел знания латинского и немецкого языков. Находясь на службе в посольском приказе, неоднократно выезжал с различными поручениями в Западную Европу (Швецию, Данию, Пруссию, Италию). Вместе со своим старшим братом — книжником Герасимом, прозванным Поповкой, принимал участие в собирании полного состава библейских книг ветхого и нового завета, предпринятом по инициативе новгородского архиепископа Геннадия, а также состоял в группе Максима Грека по переводу книг священного писания.

В летопись Димитрий Герасимов вошел под уменьшительным именем «Мити толмача», или «Мити малого, толмача латинского». Год смерти его не установлен.[27]

Отдельные живые и ценные характеристики Димитрия Герасимова мы находим в трудах таких его современников, как Павел Иовий и Сигизмунд Герберштейн.

О Димитрии Герасимове Герберштейн отзывается как о «муже важном и достойном особого уважения»; о том же пишет и Павел Иовий, подчеркивая его обширные познания, образованность, огромную любознательность.

Если для Герберштейна Димитрий Герасимов явился одним из важных источников сведений о Московии и московитах, то для Павла Иовия он оказался основным и по сути дела единственным источником. «...расскажем в кратких словах об обычаях народа, его богатствах, религии и воинских уставах, — пишет он во введении к своей книге о России и добавляет. — При этом мы сохраним почти ту же простоту изложения, с какою сообщил нам про это на досуге сам Димитрий в ответ на наши любопытствующие и ласковые расспросы».[28]

Не вызывает сомнений, что Димитрий Герасимов, будучи широко эрудированным человеком, свободно ориентирующимся в истории и современном состоянии России, обладал к тому же даром замечательного рассказчика, наделенного фантазией и юмором. И недаром Павел Иовий, отдавая дань его искусству рассказывания, счел необходимым отметить его «веселый и остроумный характер», способность словом вызвать у слушателей «громкий смех».

О том, что Димитрий Герасимов являлся исполнителем других фантастических рассказов, корнями уходящих в фольклорную традицию, и к тому же «почти убежден» считать их «не очень баснословными», свидетельствует Герберштейн. Со ссылкой на своего отца, который некогда был послан московским государем в Заволжье к татарам и собственными глазами все видел, Димитрий Герасимов поведал Герберштейну о существовании у них необыкновенного семени, в общем очень похожего «на семя дыни, только немного крупнее и круглее; если его зарыть в землю, — записывает Герберштейн рассказ Димитрия Герасимова, — то из него вырастает нечто очень похожее на ягненка, в пять пядей вышиною; оно называется на их языке Баранец (Baranetz), что значит ягненочек, ибо оно имеет голову, глаза, уши и все прочее в виде недавно родившегося ягненка и, кроме того, снабжено тончайшей шкуркой, которую весьма многие в тех странах употребляют для подкладки шапок. Сверх того, он говорил, что это растение, если только позволительно называть его растением, имеет и кровь, но мяса у него нет, а вместо мяса есть какое-то вещество, очень похожее на мясо раков. Затем копыта его не роговые, как у ягненка, а покрыты чем-то вроде волос, наподобие