— Что-то угодно, мессеры?

Предводитель отряда (всего гвардейцев было человек пять) окинул его неприязненным взглядом. «Помнишь ещё, как мы вас в хвост и в гриву гоняли», — удовлетворённо подумал Марвин, и от мысли, что времена эти ушли неизвестно насколько, его снова захлестнула смертельная тоска.

— Здесь сидят рыцари сэйра Годвина? — спросил гвардеец.

— Здесь, любезный, здесь. Только это, знаете ли, пирушка для своих, а вас мы вроде не приглашали.

— Нам нужен сэйр Марвин из Фостейна, — холодно перебил гвардеец и добавил: — Именем короля.

Марвину неистово захотелось схватить его и расцеловать. По-братски, в обе щеки — остановило лишь то, что кто-то из ребят в зале мог увидеть и неправильно понять.

— А зачем? — спросил он.

Гвардеец бросил на его радостное лицо недоумённый взгляд.

— Арестовать велено, — отчеканил он, не особо смутившись. А следовало бы смутиться: гвардейцев пятеро, ребят Годвина — полсотни. Если бы дошло до общей драки, её исход был бы предрешён.

Но Марвин не собирался доводить до общей драки. Вот ещё — делиться с кем попало таким удовольствием!

Он шагнул к двери, взялся за неё, не глядя, толкнул. Дверь захлопнулась. Льющийся из проёма гул и свет будто ножом срезало. Стало почти совсем темно, только ветер вязал узлами продолговатый огонёк факела над аркой.

— Мессер, могу я узнать ваше имя? — спросил Марвин.

— Я сэйр Тайвонг, старший сержант гвардии его величества, — выпятил грудь тот.

— Милостивый сэйр Тайвонг, — произнёс Марвин, обнажая меч, — отныне вы мой лучший друг и брат. Если я сейчас не убью вас, после непременно напою допьяна. Я сэйр Марвин из Фостейна, валяйте, арестовывайте.

Гвардейцы засопели. Видимо, о нраве Марвина они были предупреждены заранее. Сержант вздохнул.

— Сэйр Марвин, мне бы не хотелось…

— А мне бы хотелось! — заявил Марвин и легонько кольнул сержанта остриём меча в живот. — Начнём, мессеры, ну же! Я тут без вас едва не подох со скуки!

Сержант решил более не полагаться на своё сомнительное красноречие и, сделав знак солдатам, отступил к арке.

— Эй, да вы трус, мессер! — крикнул Марвин, отбивая обрушившийся на него град атак. — Предложение поставить вам бражки снято!

После лютой тоски, съедавшей его минуту назад, он будто попал прямо в рай. Правда, ощущение это длилось всего несколько мгновений — пока он не понял, что они не собираются его убивать. Это уничтожило большую часть удовольствия. Марвин страшно расстроился и с досады ранил двоих, а потом сдался. То есть они не знали, что он сдаётся — им казалось, что они зажали его в угол и удачно уловили момент, чтобы повалить. Ну, пусть так и дальше считают. Хоть потешит немного бедолаг — тоже ведь, небось, скучают.

Кто-то из рыцарей выглянул за дверь, когда всё уже было кончено — счастье, что не раньше, а то, не разобравшись, вмешались бы и всё испортили. Хотя, в общем, и портить почти нечего.

— Эй, Марвин, куда они тебя?! — ошарашено крикнул рыцарь.

— Говорят, под арест, — бросил Марвин через плечо.

— Чей?!

— Королевский!

— О! Расскажешь потом!

Ответить Марвин не успел, потому что его уже волокли прочь. Ну, волокли так волокли — он расслабился, не давая себе труда перебирать ногами. Его конвоиры запыхтели, но делать было нечего. Сержант шёл впереди, освещая тёмную, как погреб, галерею факелом — который, вдруг понял Марвин, спёр из-под арки. Вот гад, а? Будто в своём крыле не нашёл. Он не оборачивался, кажется избегая смотреть на арестованного. Марвин надеялся, что ему стыдно.

В господской части замка Балендор он никогда не бывал, поэтому оглядывался с интересом. Впрочем, смотреть особо было не на что: его вели в основном галереями и переходами, сплетавшимися в недрах замка тесно, будто змеиный клубок. От планировки веяло навевающим зевоту однообразием, и поэтому Марвин слегка оторопел, когда его наконец втолкнули в огромный, залитый светом зал. Он ждал, что его отведут в какой-нибудь подвал, и удивился вдвойне, поняв, что находится в одном из главных залов замка. Сей факт позволял сделать некоторые выводы, поэтому лица, в этом зале находившиеся, уже не вызвали у Марвина такого удивления. И это было хорошо, потому что выглядеть перед венценосными особами обалдевшим провинциальным увальнем ему вовсе не хотелось.

— Идите, мессер, — процедил сэйр Тайвонг и подтолкнул Марвина в спину.

— А вас, мессер, я завтра убью, — ответил Марвин и пошёл вперёд.

Зал был длинный и широкий, с огромными балконами под самым потолком, по всему периметру. Балконы пустовали, зато нижний ярус зала был битком набит людьми: попадались среди них и вассалы Годвина, но большинство Марвин не знал. Выглядели они прилично, если не сказать лощёно; мужчины щеголяли кто парчовыми плащами, кто парадными доспехами, женщины пестрели шелками и сверкали драгоценностями. На этом фоне всклокоченный и взмокший после драки Марвин в своих полотняных штанах и рубахе с рваным воротом выглядел по меньшей мере непредставительно. Видимо, по этой причине на него все и вылупились: рыцари кривили губы, их дамы хихикали, как полные дуры. Марвин не прошёл ещё и половины пути до тронного помоста, находившегося в конце зала, а ему уже сделалось неуютно. Его сапоги оставляли на изрядно потёртом бархатном ковре вереницу грязных следов.

Дойдя наконец до трона, Марвин под всеобщее шушуканье опустился на одно колено и склонил голову. Потом, не поднимаясь, осмелился скосить глаза в сторону помоста, на котором расположились главные особы королевства.

Венценосную семью он видел впервые — хотя доводилось раньше лицезреть издали его величество короля Артена Благоразумного, как его именовали ныне здравствующие летописцы и придворные лизоблюды. Прямо скажем, совсем некоролевского вида человечек: невысокий, щуплый, осанка никуда не годится, бородёнка реденькая, глазки бегают, корона на лысеющей, несмотря на молодые лета, голове сидит кое-как. Простонародье, правда, говорило, что у короля доброе лицо и что он в самом деле редкой души человек, но с этим Марвин мог бы и поспорить — с его точки зрения, куда милосерднее (и, если уж на то пошло, благоразумнее ) было снести буяну Годвину голову, чем вынуждать его прилюдно лобызаться с кузеном, растравляя в обоих ещё больше ненависти. Сэйр Годвин, кстати, был тут же, вместе со своим родичем, — похожие, как родные браться, оба рослые и рыжие, они сидели по левую руку от королевы и давили из себя улыбки. Годвин, поймав взгляд Марвина, тут же отвернулся и непринуждённо заговорил с её величеством, нарочито громко, и его могучий голос загудел под сводами зала:

— Ну вот, моя королева, рыцарь, упоминание о коем так вас встревожило. Осмелюсь только вновь напомнить, что рыцарь сей — мужества и силы беспримерной. Извольте же проявить милость…

— И не подумаю, — звонко сказала королева. — Милость тут мой благоразумный супруг изволит проявлять, а я только казнить умею, это всем известно, — добавила она и одарила собравшихся мелодичным переливом серебристого смеха.