Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За несколько дней до начала IV Съезда мне позвонил народный депутат СССР Евгений Коган, член депутатской группы «Союз»:
- Сажи, нас Лукьянов к себе на разговор приглашает, не хочешь пойти с нами?
- Меня же не пригласили!
- Я тебя приглашаю.
Не хотелось идти. У меня были не слишком теплые отношения с Председателем Верховного Совета Анатолием Лукьяновым. Можно даже сказать, что он меня крепко не любил за прямоту и принципиальность. Но стало любопытно, и я согласилась. Мы пришли в Кремль, поднялись в кабинет к Лукьянову. Когда он меня увидел, у него буквально челюсть отвисла. И... разговор пошел ни о чем. Чувствовалось, что при мне он не может и не хочет говорить о чем-то важном. Я начала сама:
- Анатолий Иванович, я понимаю, что не была приглашена на эту встречу, и вижу, что вы не желаете при мне говорить. Тогда скажу я - ответственность за судьбу страны будете нести и вы в том числе. И вы должны это понимать. Сейчас с вашей помощью принимаются губительные законы, и не без вашей помощи Горбачев разваливает нашу страну!
Лукьянов помолчал минуту и тихо сказал:
- Если мы сейчас уберем Горбачева, придет к власти Ельцин.
- Он и так придет к власти! Вы сами создаете условия для этого!
Я была наивной: Лукьянов и все остальные не только не понесли ответственности за развал СССР, но даже стали потом депутатами Госдумы России, и именно они принимали антигосударственные, антинародные законы, по которым и до сих пор вынуждена жить страна.
С моей стороны продолжать дискуссию было бы опрометчиво: меня могли заподозрить в намерении выступить на съезде с требованием отставки Горбачева и тогда наверняка на пушечный выстрел не подпустили бы к Кремлевскому дворцу...
Лукьянов вздохнул, посмотрел на часы и изобразил сильную занятость:
- Очень прошу извинить, но мне надо бежать! Дела, понимаете ли. Опаздываю. Приходите в четыре часа, и мы продолжим беседу.
Я поняла: Анатолий Иванович досадует на то, что я помешала ему провести встречу по задуманному сценарию, - это первое. Он надеется, что я после такого «теплого» приема вторично на встречу не приду, а он доведет свой план до конца. Это - второе.
Но было и третье. Когда мы вышли из кабинета Лукьянова, в его приемной сидели депутаты «Межрегиональной группы», той самой, что активно поддерживала Горбачева во всех его «развальных» предательских начинаниях. Помнится, еще в 1989 году перед началом работы I Съезда народных депутатов СССР в Москве в недрах депутатского корпуса шли серьезные процессы, еще невидимые глазу, но разрушительные по своей сути.
Когда я заселялась в гостиницу «Россия», то увидела, что в холле развернула свой штаб московская депутация, которая
всех вновь прибывших агитировала вступить в пока еще неизвестную «Межрегиональную группу». Встречала,агитировала и записывала Элла Памфилова. Мне это показалось подозрительным: «У нас одна страна, общие цели, зачем нам какие-то группы?». Я категорически отказалась. Позже стало ясно: задача заключалась в том, чтобы разделить депутатов на «своих» и «чужих», лишить их единства. Могло ли такое быть без одобрения сверху, без Горбачева и ЦК партии? Конечно, нет. Под видом гласности, демократии и перестройки Горбачев закладывал в общество раскол, который лишь благодаря терпению и мудрости народа не привел к страшной гражданской войне.
«Так вот почему Лукьянов нас выпроваживал!» - эта мысль одновременно посетила и меня, и Евгения Когана. Лукьянов активно готовился к съезду, подстраховывался, приглашал все политические группы: при этом так называемых демократов, комсомольцев-партократов, убеждал, что если сейчас убрать Горбачева, то к власти придет неведомый «оголтелый диктатор», а патриотов пугал Ельциным. Так значит, пусть лучше рушится великая держава, лишь бы их личные интересы не пострадали...
Несмотря на свой внутренний протест, я все-таки пришла в четыре часа к Лукьянову: мне не давал покоя вопрос, что же этот великий мастер интриг задумал на этот раз. Но на прием к нему уже не попала, так как нас с Коганом умело продержали в соседнем кабинете под предлогом, что еще не вся делегация собралась. Однако Лукьянов все-таки провел тайком встречу с «надежными». О чем они договорились - ведомо только им. Это для решения государственных вопросов у чиновников не хватало воли и недоставало времени. Там же, где нужно было защитить свои собственные интересы и выставить кордоны, власть была иезуитски изощренной и сообразительной.
16 декабря 1990 года, за день до начала работы IV Съезда народных депутатов СССР, вице-президент СССР Геннадий Янаев пригласил депутатов в Кремль на «историческую» встречу. С пафосом, соответствующим моменту, второе лицо государства стало вещать о том, что завтра будет очень ответственный, судьбоносный день для Советского Союза. Стоит вопрос: быть стране или не быть? «Нам надо обязательно протащить утвержденную Верховным Советом повестку дня, - убеждал он присутствующих. - Если нам удастся это сделать, считайте, что мы победили!»
Янаев пристально посмотрел на меня, словно на преступницу, которая в этом благородном собрании является единственным лицом, противящимся сохранению страны. Злая ирония заключалась в том, что как раз именно я заявляла во весь голос, что Советский Союз должен быть неделимым, а горбачевская клика вместе с тем же Янаевым его и разваливает.
Думаю, что Янаев хотел уловить мою реакцию, просчитать вероятность завтрашнего моего поведения на съезде. И был явно искренне удивлен моим молчанием. Удивлен настолько, что не поверил. Он, как и полагается политику, облеченному властью, был неплохим психологом: понимал, что я не тот человек, который способен мгновенно, повинуясь непонятному порыву, изменить свое мнение. Так не бывает. И Янаев решил спровоцировать меня. Он встал в стойку «стоять насмерть!» и, сверкая глазами, стал грозить мне поднятым вверх указательным пальцем в такт восклицаниям:
- Не дай нам Бог завтра поднять вопрос об отставке Горбачева! Не дай нам Бог!
Не понять, что это предупреждение адресовано персонально мне, мог только глупец. Поэтому никто из присутствующих и не принял на свой счет эту грозную тираду. Им, «правильным» и «предсказуемым», не о чем было печалиться - многих из них трудно было обвинить даже в том, что они общались со мной. Коллеги порой демонстративно сторонились меня, делая вид, что мы не знакомы вовсе. А Янаев ждал моей реакции. Признаюсь, мне непросто