Было три часа ночи, может, чуть больше. Я точно помню все подробности нашей встречи, но вот насчет времени, признаюсь, не так уверен. Просто наступает такое время, когда времени больше нет. Мы толкались на кухне, искали чего бы выпить. В таких компаниях всегда находится остряк, который управляет всеобщим весельем, иногда ему для этого достаточно всего лишь говорить чуть громче остальных. Никуда на этом свете не денешься от иерархических игр. Вокруг него собралась небольшая хихикающая группа, укреплявшая его уверенность в собственном неподражаемом остроумии. Таким образом, мы с Алисой познакомились в этом хихикающем кругу. Мы стояли, глядя друг на друга. Смешки проносились у нас над головами, искажаемые винными парами. Со всех сторон слышалось «хи-хи-хи» и «ха-ха-ха». Лицо Алисы, когда она сделала этот удивительный жест, оказалось совсем близко от моего. Она медленно подняла руку и легонько погладила себя по носу, а потом по левому уху Очень быстро, чуть ли не воровато. Как будто что-то украла со своего лица. Мне трудно в точности описать, что она проделала пальцами, но два ее легких ласкающих движения слились в жест невероятной выразительности. Лишь после этого я заметил, что она смотрит на меня. Даже вроде бы смущенно. И тут она улыбнулась. Совсем другой улыбкой, не имевшей ничего общего с хихоньками-хахоньками остальных. Улыбкой, предназначенной мне одному. И, поскольку я немедленно вернул ей улыбку, мы с ней образовали собственный кружок, состоявший из нас двоих. Наш улыбчивый кружок явился автономным подразделением общего гогочущего круга, от которого мы незаметно откололись.

Но вот остряк выдохся, и зрители разбрелись кто куда. После такого хохота они вроде бы даже загрустили. Мы наконец остались одни.

— Мне очень понравилось, как ты только что сделала, — сказал я.

— Что я сделала? — спросила она слегка разочаровавшим меня хрипловатым, очевидно от вина и сигарет, голосом.

— Потрогала себе нос и ухо, очень быстро. Ты так коснулась их, как будто подавала кому-то тайный знак.

— Ты что, пьяный?

— Ни в одном глазу. Заметить твой жест можно было только на трезвую голову.

— А я и не помню.

— Подожди, я тебе сейчас покажу.

Вот и повод взять ее за руку. Она без сопротивления позволила мне направить ее пальцы к лицу. Но я тут же понял, что это лишь жалкая подделка. В ее жесте содержалась бесконечная красота мимолетности, живущая на кончиках пальцев. Повторить такое нельзя. Впоследствии Алиса много раз пыталась воспроизвести тот уникальный миг. Разумеется, чтобы доставить удовольствие мне. Но не только. Ей тоже хотелось вернуть то волшебное мгновение. Ведь она знала, что покорила меня тем своим жестом. А я знал, что покорил ее своим восхищением перед ее жестом.

— И как зовут автора этого жеста? — спросил я.

— Алиса.

— Алиса… Хорошее имя. Короткое, но звучное.

— По-твоему, слишком короткое?

— Нет-нет, нормальное. Главное, чтобы не было короткой стрижки.

— Ты всегда такой?

— У тебя будет сколько угодно времени, чтобы проверить, какой я.

— А тебя как зовут?

Не знаю почему, но я надолго задумался, прежде чем ответить. В ту минуту мне совсем не хотелось зваться Фрицем. Но дело даже не в этом. Думаю, мне не хотелось замыкаться в пространстве букв, не хотелось никакой определенности, а хотелось, напротив, чтобы у нас оставалась возможность побыть незнакомцами. Ведь потом мы уже больше никогда не сможем дать обратный ход и вернуться в мир, где мы еще не знали друг друга. Наступали последние секунды нашей безымянности, и — раз-два-три — я сказал:

— Меня зовут Фриц.

Она воздержалась от комментариев по поводу моего имени. По этой причине я не исключал, что в один прекрасный день женюсь на ней.[2]А может, мы даже вместе заведем собаку.

Алиса — девушка из хорошей семьи. Признаюсь сразу: этот факт оказывает на меня откровенно возбуждающее воздействие. Внешне она наделена всеми чертами маменькиной дочки. Гладкие волосы, иногда прижатые обручем, и умение произносить «да» каким-то совершенно католическим тоном. Я балдел от ее отточенных манер и находил в ее привычках многое из того, чего сам был лишен. Надо сказать, что меня воспитывали (хотя это слишком громко сказано) родители-хиппи из поколения 70-х. Вы и представить себе не можете, какой это кошмар для ребенка — проводить каникулы в Индии. Но это я так, к слову. Сейчас мы с ними редко видимся: они живут на какой-то горе под сенью усов Жозе Бове.[3]Или мотаются по третьему миру. Участвуют во всех антиглобалистских демонстрациях. Меня порой посещала мысль, что для них я значу меньше, чем зернышко бразильского риса, проданное по справедливой цене. Мне подобное соотношение вовсе не представлялось справедливым, но я приспособился: воспитывал себя сам, опираясь на их ценности, и старался не слишком зацикливаться на их недостатках. Не могу сказать, чтобы мне не хватало любви — просто приходилось делиться ею со всеми обездоленными планеты. В сердце моих родителей нас был легион, поэтому страдал я не от их душевной черствости, а скорее от тесноты.

Фу, какой стереотип: сын хиппи и дочка буржуа. Но что ж тут поделаешь, все мы стереотипны. Воспитание в большинстве случаев не более чем ежедневная тренировка, побуждающая нас как можно меньше походить на своих родителей. Даже если Алиса усвоила многие из их принципов, она все же не превратилась в зеркальное отражение своей родни. Нет, она их уважает и ни за что не нарушит ни одного установленного ими правила, даже пустякового. Каждое воскресенье ходит к ним в гости. Это такой же незыблемый ритуал, как праздничные дни. Но живет она независимо и довольно успешно пытается не поддаваться родительскому диктату. Иначе говоря, она способна время от времени выкурить косячок, слушать альтернативный рок, читать маркиза де Сада, а главное — любить меня. Да-да, сама идея любви ко мне уже подразумевает неосознанный бунт. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что на идеального зятя никак не тяну. Тем не менее я мечтал познакомиться с ее родителями. Потому что, несмотря на всю их суровость, в моем сознании они были образцом стабильности. А мне, если чего и не хватало, так это нормальной повседневной рутины, когда жизнь, смазанная правилами, катится как по маслу. По воскресеньям, провожая ее к родителям, я спрашивал:

— Когда ты нас познакомишь?

— Скоро.

— Можно подумать, ты меня стыдишься. Ты им хотя бы обо мне говорила?

— Ну… В общем, да.

— То есть?

— Ну, один раз я про тебя рассказала. Про то, что ты учишься сразу на нескольких факультетах.