— Конечно. Иначе для чего вы меня вызывали? Я сорок летпровел на этой работе. Я пришел в наше учреждение тогда, когда вас еще не былона свете. И, уверяю вас, за эти годы я кое-чему научился. Все это суета. Итак,как вы меня будете убивать?

Полковник вздрогнул, посмотрев на старика, как насумасшедшего.

— С чего вы решили? — заикаясь, спросил он.

— Догадываюсь. Мавр сделал свое дело… — Он посмотрел на своируки. — Вот этими руками, полковник, я убил столько людей, сколько вам лет. Исамого лучшего друга тоже убил. Нет, я не чудовище, я профессиональный убийца.Просто работа есть работа, и ее нужно выполнять аккуратно и профессионально.Таким было мое правило на протяжении всей жизни. Это в последниедесять-пятнадцать лет все вы размякли и стали добренькими, а при мне такогобыть не могло.

— Они приняли решение, — тихо произнес полковник. — Мысоветовались с психоаналитиками.

— Понимаю. Они подсказали вам мой психотип. Конечно, ясовсем забыл. Вам нужно было узнать, буду ли я сопротивляться, или постараюсьизбежать с вами встречи. Хотя по тем молодым людям, сидящим в «БМВ», я понимаю,что избежать с вами встречи было невозможно. Я прав?

Полковник кивнул, уже не пытаясь что-либо ответить.

Он достал из кармана небольшой пакетик, передал его старику.Тот был немного разочарован.

— Белый порошок, — сказал он мрачно. — Впрочем, всеправильно. От чего еще я могу умереть, если не от сердечного приступа. Вмоем-то возрасте. Этого я не учел.

— Простите, что не учли? Я не понял, — спросил его полковник.

— Нет, ничего. Это я по-стариковски просто думаю вслух.Спасибо вам.

— За что? — изумился полковник. В его взгляде было невольноеуважение к этому смертнику, так красиво державшемуся.

— За все. За мою жизнь, за мою работу. Вы наполнили моипоследние дни смыслом, подарили уже окончательно рухнувшую надежду, заставиливспомнить молодость. Что может быть лучше этого?

Старик тяжело встал.

— Не провожайте меня. И уберите ваших церберов. Они мне ни кчему. Я не собираюсь скрываться.

— Мы знаем, — кивнул полковник.

— Прощайте. — Старик повернулся, тяжело зашагал по дорожке.

Полковник долго смотрел ему вслед. В конце аллеи троемолодых ребят, расположившись со своими скрипками, играли вальс Штрауса. Старикподошел к ним ближе, выгребая все деньги из кармана.

— Что сыграть, дедуня? — спросил его один из подростков.

— Гимн Советского Союза, — попросил старик.

Ребята переглянулись, пожали плечами, заулыбались.

— Давай Гимн.

Полковник смотрел, как выпрямивший спину старик слушал Гимн последнийраз в своей жизни.

Он еще раз отметил, как мужественно держится этот старик. Иневольно подумал, сумеет ли он сам так достойно уйти. Ответ на этот вопрос онполучил уже через два часа в подъезде своего дома. Его застрелили пятьювыстрелами в упор, не дав даже осознать происходящего. Его психоаналитикисоветовали сделать это быстро и без лишних разговоров. Что и было сделано.

Невыносимо болела голова. С раннего утра у него было плохоенастроение. Сначала пришло сообщение о провале Беркута. Они возлагали такиебольшие надежды на этого агента. Затем неудача в Минске, когда посланный туда«ликвидатор» выпустил в жертву пять патронов, но агент, вопреки любой логике,остался жив. Правда, это была вина и «ликвидатора»: по правилам он должен былсделать контрольный выстрел в голову или в сердце, но, видимо, увидев залитоекровью лицо жертвы, успокоился. А тому пуля просто поцарапала кожу. Теперьпредстоял неприятный разговор с самим директором Службы внешней разведки. Тотникогда не прощал подобных неудач.

Генерал Лукошин работал в разведке уже тридцать лет и хорошознал степень допустимых провалов, после которых руководителя нужно либо менять,либо убирать. Сегодня, вызвав одного из самых лучших агентов в истории своейслужбы, он надеялся поправить положение. Дверь бесшумно открылась, и на порогевозник секретарь, молодой капитан лет тридцати:

— Прибыл по вашему указанию полковник Рокотов.

— Пусть войдет.

Полковнику было уже много лет, очень много. Он начинал еще вте времена, когда название их учреждения вызывало панический страх, ибовсевластие органов было безграничным. Пять лет назад ушедший на пенсиюполковник продолжал оставаться негласным советником службы, иногда даваяисключительно ценные советы. Правда, справедливости ради стоило признать, чтоиногда он совершенно не учитывал реалии сегодняшней жизни и просто предлагалфантастические проекты, за решение которых никто не взялся бы в середине девяностыхгодов.

— Как вы себя чувствуете, Матвей Николаевич? — серьезноспросил генерал.

— Сейчас лучше, спасибо. Так, сердце немного побаливало.

— В вашем возрасте вы выглядите великолепно. — Немноголирики генерал еще мог себе позволить. — Дай Бог и мне дожить до вашего.

— Это не всегда счастье, — махнул рукой старик.

— Да, — серьезно подтвердил генерал, — понимаю.

Он помолчал немного и уже затем начал:

— У нас проблемы, дорогой Матвей Николаевич.

Старик кивнул головой.

— Я уже догадался, — спокойно ответил он.

— В Минске наш «ликвидатор» не сумел нормально выполнитьзадание. Он только ранил намеченного объекта, и тот сейчас в больнице. Мыпредполагаем, что он выживет. А если выживет, то может заговорить. Нам пока нехотелось бы принимать никаких экстренных мер: все-таки Белоруссия — не Литва ине Польша. Но и сидеть сложа руки мы не имеем права. Повторная попыткаликвидации может вызвать к объекту повышенный интерес, а нам очень хотелось быизбежать ненужной огласки. Вы понимаете?

— Что с «ликвидатором»? — спросил, подняв тяжелые глаза,Матвей Николаевич.

— Он отозван в резерв, — немного смущенно пояснил генерал.

— Ах, мать вашу! — разозлился старик. — Его нужно былокончать еще там, в Минске. Такие вещи нельзя прощать. Это его профессия, и он сней не справляется. Значит, профессионально негодный мусор. А что делают смусором? — жестко спросил он. — Отправляют на переработку, — зло добавилстарик. — А вы еще говорите: проблемы.

— Мы уже думали над этой проблемой. Просто я должен былполучить согласие директора.

— Так нельзя работать. Это закон всякой спецслужбы.Оступившегося убирают. Иначе нельзя, может потянуться вся цепочка.