…где возникли и томительно поплыли гудки…

Теперь надо внимательно читать записанные русскими буквамисмешные слова, не споткнуться бы. Ага: вот кудрявый женский голосок, служебноесочетание безразличия с предупредительностью.

– Бокер тов! – старательно прочитал он по бумажке,щурясь. – Левакеш доктор Горелик, бвакаша[1]…

Голос приветливо обронил картавое словцо и отпал. Ну и язык:бок в каше, рыгал Кеша, ква-ква…

Что ж он там телепается-то, господи!.. Наконец трубку взяли.

– Борька, я тут… – глухо проговорил он: мобильнику виска, локоть отставлен – банкрот в ожидании последней вести, после которойспускают курок. И – горло захлестнуло, закашлялся…

Тот молчал, выжидая. Ну да, недоволен доктор Горелик,недоволен. И предупреждал… А иди ты к черту!

– Рановато, – буркнул знакомый до печенок голос.

– Не могу больше, – отозвался он. – Нет сил.

Оба умолкли. Доктор вздохнул и повторил, словно быразмышляя:

– Ранова-а-то… – и спохватился: – Ладно. Чего ужсейчас-то… Поезжай ко мне, ключ – где обычно. Пошуруй насчет жратвы, а явернусь ближе к вечеру, и мы все обмозгу…

– Нет! – раздраженно перебил тот. – Я сейчасже еду за ней!

Сердце спотыкалось каждые два-три шага, словно бы нащупывая,куда ступить, и тяжело, с оттяжкой било в оба виска.

– Подготовь ее к выписке, пожалуйста.

…Маршрутка на крутом повороте слегка накренилась, на две-трисекунды пугающе замешкалась над кипарисовыми пиками лесистого ущелья и сталавзбираться все выше, в Иерусалимские горы. День сегодня выходилмглисто-солнечным, голубым, акварельным. На дальних холмах разлилось кисельноеопаловое озеро, в беспокойном движении которого то обнажался каскад черепичныхкрыш, то, бликуя окнами, выныривала кукольно-белая группка домов на хвойномтемени горы, то разверзалась меж двух туманных склонов извилисто-синяя ранаглубокой долины, торопливо затягиваясь таким же длинным жемчужным облаком…

Как обычно, это напомнило ему сахалинские сопки, в окружениикоторых притулился на берегу Татарского пролива его родной городок Томари,Томариора по-японски.

Так он назвал одну из лучших своих тростевых кукол – Томариора:нежное бледное лицо, плавный жест, слишком длинные по отношению к маске, тонкиепальцы и фантастическая подвижность узких черных глаз – за счет игры света прискупых поворотах головы. Хороший номер: розовый дым лепестков облетающейсакуры; изящество и завершенность пластической мысли…

Вдруг он подумал: вероятно, в этих горах, с их божественнойигрой ближних и дальних планов, c их обетованием вечного света, никогда неприскучит жить. Видит ли она эти горы из окна своей палаты, или окно выходит наздешнюю белокаменную стену, в какой-нибудь кошачий двор с мусорными баками?..

От автобусной станции он взял такси, также старательнозачитав водителю адрес по бумажке. Никак не мог запомнить ни слова из этогомахристого и шершавого и одновременно петлей скользящего языка, хотя Борькауверял, что язык простой, математически логичный. Впрочем, он вообще был неспособен к языкам, а те фразы на псевдоиностранных наречиях, что вылетали унего по ходу представлений, были результатом таинственной утробной способности,которую она считала бесовской.

На проходной пропустили немедленно, лишь только он буркнулимя Бориса, – видимо, тот распорядился.

Потом пережидал в коридоре, увешанном пенистыми водопадами иросистыми склонами, на которых произрастали положительные эмоции в видежелто-лиловых ирисов, бурный разговор за дверью кабинета. Внутри, похоже,отчаянно ругались на повышенных тонах, но, когда дверь распахнулась, оттудавывалились двое в халатах, с улыбками на бородатых разбойничьих лицах. Он опятьподумал: ну и ну, вот язык, вот децибелы…

– Я думал, тут драка … – сказал он, входя вкабинет.

– Да нет, – отозвался блаженно-заплаканный докторГорелик, поднимаясь из кресла во весь свой кавалергардский рост. – ТутДавид смешную историю рассказывал…

Он опять всхлипнул от смеха, взметнув свои роскошныечернобурковые брови и отирая огромными ладонями слезы на усах. В детстве усмешливого Борьки от хохота просто текло из глаз и носа, как при сильнойпростуде, и бабушка специально вкладывала в карман его школьной курточки неодин, а два наглаженных платка.

– Они с женой вчера вернулись из отпуска, в Ниццеотдыхали. Ну, в субботу вышли пройтись по бульвару… Люди религиозные, субботублюдут строго: выходя из дому, вынимают из карманов деньги и все мирское, дабыне осквернить святость дня. Гуляли себе по верхней Ницце – благодать, тишина,богатые особняки. Потом – черт дернул – спустились вниз, на Английскуюнабережную… – И снова доктор зашелся нежным голубиным смехом, и опятьслеза покатилась к усам. Он достал платок из кармана халата, протрубилвеликолепную руладу, дирижируя бровями.

– Ох, прости, Петька, тебе не до этого… но жуткосмешно! Короче: там то ли демонстрация, то ли карнавал – что-то кипучее.Какие-то полуголые люди в желтых и синих париках, машины с разноцветнымифлажками. Толпа, музыка, вопли… Минут через пять только доперли, что этогей-парад. И тут с крыши какой-то машины спрыгивает дикое существо неизвестногопола, бросается к Давиду и сует ему что-то в руку. Когда тот очнулся и глянул –оказалось, презерватив…

Большое веснушчатое лицо доктора расплылось в извиняющейсяулыбке:

– Это дико смешно, понимаешь: святая суббота… ивозвышенный Давид с презервативом в руке.

– Да. Смешно… – Тот криво усмехнулся, глядякуда-то в окно, где из будки охранника по пояс высунулся черно-глянцевый пареньв оранжевой кепке, пластикой разговорчивых рук похожий на куклу Балтасара,последнего из тройки рождественских волхвов, тоже – черного и в оранжевойчалме. Он водил его в театре «Ангелы и куклы» в первые месяцы жизни в Праге.

Волхв-охранник возбужденно переговаривался с водителемлегковушки за решетчатыми воротами, и невозможно опять-таки было понять –ругаются они или просто обмениваются новостями.

– Ты распорядился? Ее сейчас приведут?

Борис вздохнул и сказал:

– Сядь, зануда… Можешь ты присесть на пять минут?

Когда тот послушно и неловко примостился боком на широкийкожаный борт массивного кресла, Борис зашел ему за спину, обхватил ручищамижесткие плечи и принялся месить их, разминать, приговаривая:

– Сиди… сиди! Зажатый весь, не мышцы, а гаечный ключ.Сам давно психом стал… Примчался, гад, кто тебя звал? Я тебя предупреждал, а? Ядоктор или кто? Сиди, не дергайся! Вот вызову полицию, скажу – в моем жекабинете на меня маньяк напал, законную мою супругу увозит…