И она кивнула под Липочкин балкон.

— Странно…

Липочка задрала свою очаровательную головку, с дорогойлохматой стрижкой, и принялась гадать:

— Кто же мог это выбросить?

— Вот и я думаю — кто? — присоединилась к ней дворничиха.

На первом этаже пожилая и умная учительница сражалась сосвоей непутевой дочкой, ее алкоголиком мужем и тремя внуками. Ее сразу изподозреваемых исключили по причине крайней нищеты. На втором этаже проживаладостойная чета преклонных лет. Она — вечно больная лентяйка, к разврату сюности неспособная. Он — маленький мужчина, но большой начальник. Вряд листанет кидаться костюмами. Да и размер не его. Рост, тем более. Балкон третьегоэтажа принадлежал самой Липочке. Муж ее (о чем разговор) одевается только в бутиках,но он в командировке. К тому же, прекрасно воспитан — не имеет привычкичто-либо с балкона бросать.

Да и ростом он поменьше, да и фигурой повнушительней.

Остаются четвертый и пятый этажи. На четвертом живут двесестры, обе старушки. На пятом вообще никто не живет. Липочка удивленноуставилась на дворничиху:

— Ума не приложу.

— Вот и я не знаю, — обрадовалась та. — Придется оставитьсебе костюмчик.

— Это очень справедливо, — согласилась Липочка и направиласьв подъезд.

Однако происшествие из головы не шло. Уж больно странно:новый с иголочки костюм лежит под балконом. Да под чьим! Добро бы под Глашиным.Глаша Пончикова категорически отказывалась быть верной женой, точно так же, какее супруг отказывался быть трезвым мужем. Но балкон Глаши выходит на другуюсторону дома, хоть и соседствует с балконом Липочки. Пожалуй, даже, еслихорошенько постараться: перекинуться через перила, жизнью рискуя, даразмахнуться посильней, то можно и сбросить с него что-либо под Липочкины окна…Да только кому это нужно?

С такой мыслью Липочка и вошла в свою квартиру и сразупозвонила подруге:

— Глаша, срочно приходи. Мой в командировке. Я только что измагазина вернулась, купила туфли, платье и обалденный торт. Твой любимый.

Тортом Глафиру трудно было удивить, у нее был свой, тожепесочный. Аккуратно разрезанный на куски, он покоился на фарфоровом блюде вобществе букета роз и бутылки шампанского. Но Глафира хвастать этим событием настала, а, как настоящая подруга, визгливо выразила восторг.

— Торт! Какая прелесть! Липусик, бегу, — радостновоскликнула она и, сладко потянувшись в объятиях Ивана Семеновича Желтухина,лениво констатировала: — Твоя звонила. Торт лопать зовет.

— Опять? — поразился тот.

— Увы, — торопливо драпируя домашним халатом своюсоблазнительную наготу, подтвердила Глафира. — Надо идти, иначе Липка припретсясюда, благо, рядом квартиры.

— Ну что ты будешь делать! — удручился Иван СеменовичЖелтухин. — Нигде мне нет покоя! Что у меня за жена? Только муж за дверь, какона черт-те за что принимается.

— Не волнуйся, я скоро, — успокоила его Глафира. — А тыпосуду пока помой.

Она выскользнула из своей квартиры и позвонила в соседнюю.

Неприученный к домашней работе Иван Семенович тяжко вздохнули покорно поплелся в кухню, но мыть посуду не стал, а нервно закурил. Онстрадал. И понять его можно: надо думать, нелегко изменять любимой жене.Совесть мучает, сердце ноет… Но и не изменять Иван Семенович не мог — так былустроен. Мужчина.

“Э-хе-хе, бедная моя Липочка, — с нежностью в сердце думалон, — поди, без меня скучает, без единственного своего. Святая она у меня,святая. А я, подлец… Но ничего, вот из командировки вернусь и в театр ее поведу.Давно уж, солнышко, просится, вечернее платье хочет всем показать”.

Хлопнула дверь — вернулась Глафира.

— Так быстро? — удивился Иван Семенович.

— Да уж, Ваня, шизанулась твоя жена. Ты бы реже ее оставлялодну.

Испугался Желтухин:

— А в чем дело?

— Слишком впечатлительная она, — небрежно чмокая его в лоб,пожаловалась Глафира. — Дворничиха шмотки мужские под вашим балконом нашла,Липка сидит теперь в полной прострации. Представь: порезала торт, половинуслопала и клянется мне смертно, что ни крошки в рот не брала. Как не брала? Акуда ж торт подевался?

Желтухин озадаченно покрутил головой, не зная что отвечать,Глафира же с чувством продолжила:

— Этак скоро она будет похожа на бегемота, с диетой такой.Ладно, черт с ним с тортом. Ты знаешь меня, я не привереда. Будем есть то, чтоосталось. Я, хоть и сыта, но пошла в ванную культурно руки помыть перед едой, атам… Там полотенце мокрое. Липа, говорю, повесь сухое. Липа прибежала и давайменя убеждать, что полотенце нормальное. Абсолютно свежее, говорит. Но я-то недура, отвечаю, пощупай сама. Это, вааще, что такое? Называется, в гостипригласила меня. Торт обгрызла, полотенце мокрое сунула… Короче, я обиделась иушла.

— А Липочка что же? — растерялся Иван Семенович.

— Так с мокрым полотенцем в руках и застыла. Задумалась. Ой,Ваня, непутевая у тебя жена, — заключила Глафира и про себя отметила: “И раньшебыла не слишком умна, а теперь и вовсе чокнулась”.

Разумеется, после такого сообщения Иван Семенович Желтухинспокойно изменять жене уже не мог. Не такой он был человек, неравнодушный.Поэтому теперь изменял он своей Липочке с большой тревогой в сердце: как тамона, бедняжка? Что поделывает?

К ночи темперамент пошел на убыль, а тревога усилилась.Одолели плохие сны, разыгралась ревность. Иван Семенович вскочил, охваченныйплохими предчувствиями, и, свесив ноги с кровати, подумал: “Не пойду завтра кНиночке. Из командировки срочно вернусь, в конце концов жена дороже”.

Проснулась Глафира, томно заворочалась в постели, ленивоспросила:

— Вань, ты куда?

— На кухню, Глашенька, покурю.

— Нет, не кури на кухне. Мой завтра припрется и сразуунюхает. Будет скандал. Он чем больше пьет, тем сильнее ревнует. Иди налестничную площадку.

Иван Семенович удивился:

— Да как же, Глаша, на площадку? Там соседи. И Липочка, неровен час, заметит.

Глафира нехотя оторвала голову от подушки, включила ночник,глянула на часы и рассердилась:

— Какая Липочка? Какие соседи? Три часа ночи! Все спят уждавно!

“Она права”, — подумал Иван Семенович да прямо в трусах налестничную площадку и потрусил. Там он выкурил сигаретку, потом другую — ужочень как-то занервничал, Липочка-солнышко сильно волновала его.

Липочка, кстати, тоже плохо спала, словно ловила флюидымужа. Ворочалась на кровати, вздыхала, несколько раз выходила на балкон, дажеГлафире хотела звонить, обнаружив свет в спальне подруги. Но передумала ивернулась в постель.