Главный холл, ведущий в большой зал, был убран роскошными букетами из цветов, которые любила Лана — нежно-розовых и кремовых роз. Стеклянные двери зала, выходящие на террасу и в сад, походили на декорацию к кинофильму. В саду шелестел кронами деревьев ночной ветерок, и гости, разбредаясь по дому, могли заметить, что бассейн заполнен лепестками гардений, а воздух пронизан их нежным ароматом.

Потолок в столовой украшала замысловатая хрустальная люстра в стиле Людовика XIV, столы были сервированы лиможским фарфором, который Роджер подарил Лане в день их свадьбы. В каждом углу имелся особый столик, уставленный фотографиями в литых серебряных рамках с изображением Ланы и Роджера.

Оркестр грянул «Суперстар» — традиционный подарок Роджера своей жене, — но Лана так и не вышла.

* * *

Стоя в опустевшем отделанном мрамором фойе, он еще раз взглянул на закрытую дверь, ведущую во внутреннюю часть дома. Вдруг он почувствовал у себя на плече чью-то руку.

— Будь внимателен, партнер. — Это был Джеймс Рентрю, лучший друг Роджера и к тому же его адвокат.

Роджер бессмысленно посмотрел в спокойные карие глаза Джеймса. Минуту спустя опомнился, сильно прикусил нижнюю губу и, сделав большой глоток скотча с содовой, кивнул и направился туда, где звучала музыка и смех.

— Только не сегодня, Лана, — шептал он себе под нос. — Не сегодня.

* * *

Лана замерла, вдыхая аромат сорока восьми роз Черная красавица, что стояли в хрустальной вазе посреди круглого викторианского стола в ее спальне. Розовый абажур с волнистыми краями отбрасывал на розы пятно света. На карточке в букете она прочла: «Самые лучшие пожелания в день вашего успеха — Президент и миссис Форд».

Снизу доносились музыка и смех. Шум праздника заполнял бледно-розовую гостиную, ту часть дома, которая принадлежала Лане. Опьяненная сильным запахом роз, Лана чувствовала себя в безопасности. Она была так далеко от этой толпы, от обязанностей хозяйки дома… от почестей, от того бремени, что придется нести ей, как звезде нового фильма.

Стараясь не замечать музыки и смеха, она разглядывала в высоком зеркале свое бледное отражение и пыталась успокоить нарастающую тревогу, которая заполняла ее сердце. Она взглянула на бутылочку с таблетками, лежавшую на дне косметички. Дрожащими пальцами Лана достала ее и, открыв, вытряхнула две-три блестящие красные таблетки себе в рот. Глаза ее уже помутнели от двух стаканов водки, которые она успела выпить, одеваясь к вечеру.

Она была очень возбуждена. Внутри что-то ныло. Эти — такие знакомые — ощущения от таблеток и водки немного затихли. Лана старалась дышать ровно и глубоко, но это не помогало.

С каждым днем держать себя в норме становилось все труднее, Лана чувствовала, как неведомая сила разрывает ее изнутри, и этот надлом становился все глубже.

Не имело значения, как высоко забралась она по голливудской лестнице тщеславия. Ее преследовало чувство, что к концу вечера должно что-то произойти. Выхода нет… но кто же будет жертвой?

Лана посмотрела на свои руки и подумала о дочери. Кэссиди была ее единственной радостью, и она не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Ребенок давал ей покой. Кэссиди было всего десять лет, но уже при рождении она была чрезвычайно умна. Лана улыбнулась, представив свою малышку спящей в ее белой спальне внизу — она уже заснула или, может быть, ушла с головой в чтение какой-нибудь книжки.

Лана села за туалетный столик и вынула шпильки, распустив замысловатый пучок, который стилист соорудил на ее затылке, прошлась пальцами по густым золотым волосам, унаследованным от отца ирландца, тряхнула головой. Затем она чуть склонилась и принялась расчесывать волосы серебряной щеткой. Перекинув свою роскошную шевелюру на другую сторону, она уложила волосы в обыкновенный пучок, открыв лицо и нежную шею. Эта простая прическа подчеркивала небольшой вырез на спине ее роскошного, вышитого белым жемчугом платья от Холстона, грациозно ниспадающего с ее плеч.

Лана нанесла немного больше грима под глаза, чтобы скрыть темные круги, и слегка коснулась век серым карандашом, чтобы не были заметны расширенные зрачки. Внимательно оглядев себя, она добавила последний штрих — пару тщательно подобранных к платью сережек, жемчуг в обрамлении бриллиантов.

После этого, довольная свой внешностью, она наконец-то сошла к гостям.

Роджер ждал внизу у витой лестницы. При появлении Ланы его губы изобразили спокойную, хотя и напряженную улыбку. Подойдя к ней, он сжал ее руку так сильно, что Лана вздрогнула, но хватка его не ослабла. Она ступала очень осторожно, держась за перила свободной рукой, чтобы сохранить ровную походку. Прикрыв глаза и приятно улыбаясь она пролепетала:

— Кажется, у меня был приступ сценического страха.

Лана не сомневалась, что все присутствующие воспримут это как шутку. Все, кроме Роджера. Он знал, чего ей стоило выйти на съемочную площадку, как каждый раз она собирает все силы, чтобы предстать перед кинокамерой. Знал он и то, что для нее одинаково мучительно посещать многочисленные голливудские мероприятия и выступать на сцене и перед камерами.

Лана окунулась в восхищенную толпу. Ее глаза отыскали Джонатана, пасынка, который стоял рядом с Майклом Дугласом, сыном Кирка. Сейчас Майкл еще не такой известный актер, как его отец, но кто знает, что будет дальше? Она заметила Джефа Бойда, оживленно разговаривающего с Джеймсом Рентрю. Он поклонился и улыбнулся Лане.

Роджер не ослаблял своей яростной хватки, но Лана продолжала улыбаться.

— Лана, — набросилась на нее стареющая, просто древняя, актриса, притягивая Лану поближе к себе и целуя воздух у ее щеки, — потрясающая работа, потрясающая.

Лана была ей благодарна — это дало возможность вывернуться из жесткой руки Роджера. Она решила не отпускать гостью, пока муж от нее не отстанет. Но отделаться от него было не так-то легко, вот он склонился к ней и произнес на ухо:

— Посмотри вокруг, моя дорогая, — шептал он настойчиво, — все это ради тебя. Не забывай, кто тебя сделал, Лана. Хорошенько подумай, прежде чем все это бросить.

Она не могла не почувствовать злости в его голосе.

* * *

Кэссиди Турмейн была принцессой.

Мама окунула ее первые туфельки в серебро, и они сохранились, вместе с серебряными ложками, чашечкой и погремушкой они стояли на полочке в ее светлой спальне.

В самых первых воспоминаниях остались кружевные платья, в которые наряжали ее на дни рождения. Она с друзьями каталась на карусели, что стояла рядом с теннисными кортами, а родители выпивали и заключали сделки у бассейна. На Рождество ей дарили красивых фарфоровых кукол и мягких игрушечных зверей в натуральную величину. Когда ей исполнилось четыре годика, Кэссиди поняла, что, стоит ей захныкать, сразу же кто-нибудь бросится ее успокаивать.

А какой счастливой она была, когда папа катал ее на спине и рассказывал всему миру о своей прекрасной принцессе. Он так часто называл ее «писаной красавицей», что иногда ей приходилось краснеть. «Зарумянилась», — говорила тогда Нэнни Рей.