Папа даже превратил дом в надежный волшебный замок, специально для нее и мамочки. Он нанял охранников, повсюду установил фонари и сигнализацию. Он говорил, что это ради их безопасности.

И каждый вечер перед сном он укрывал ее теплым светлым одеялом с кружевами. Засыпая, она чувствовала на себе его взгляд и видела только счастливые сны — о волшебницах, сказочных пони и дворцах, полных леденцов и белых роз. Иногда среди ночи она просыпаюсь, а папа сидел у ее кроватки и любовался ею. Если она спрашивала его, что он делает, он отвечал: «О, просто смотрю на моего маленького ангелочка». Потом он пел ей любимую песенку, классическую песню Леона Рассела: «Давным-давно в стране далекой я полюбил тебя…». Папочка говорил, что эту же песенку он пел маме, когда они повстречались.

Это была сказочная жизнь Кэссиди, и никто не сможет разрушить ее, пока папочка будет рядом.

* * *

Сегодня Кэссиди была слишком возбуждена, чтобы спать.

Услышав, что мама наконец вышла из комнаты и спустилась по лестнице, Кэссиди тихонько закрыла дверь спальни и на цыпочках пошла по паркету к кровати. Она откинула одеяло, забралась в постель и сразу оказалась в мягкой теплоте.

Внизу играла музыка, слышались смех и разговоры, до нее долетал тонкий запах сигарет и сигар.

Кэссиди всегда было трудно заснуть во время пышных приемов, которые устраивали родители. Но волновалась она не из-за шума гостей. Часто девочка пробиралась в свое тайное укрытие — за спальней в холле, наверху лестницы. Оттуда она могла видеть все до мелочей — наряды женщин, платья, туфли, особые сумочки (Нэнни Рей называла их футлярами), а еще ей нравилось разглядывать людей, на которых были самые яркие украшения. Этих женщин всегда сопровождали мужчины, которых Кэссиди видела по телевизору или в кино — старые и молодые, высокие и низкие, толстые и не очень. Они выглядели так же величественно, как их дамы.

Для Кэссиди самым приятным в тайном подсматривании было то, что она могла сравнить и убедиться, что ее мамочка — самая красивая, как бы ни были хороши другие женщины. Ей нравилось смотреть, как Лана спускалась по лестнице, нарядная и красивая, как принцессы из сказок, что читала ей каждый вечер Нэнни Рей.

«Сегодня мамочка очень красивая», — подумала она и обрадовалась, потому что в последнее время мама была такая грустная. Кэссиди догадывалась, что отношения между папой и мамой совсем испортились. Казалось, их ссоры становились все громче и злее, это повторялось изо дня в день. Гнев отца, его громкий голос, в котором слышалась угроза, звук разбитого стекла, — все это разрушило мечты Кэссиди. Теперь она подолгу не спала, ожидая, когда буря разразится снова.

Но сегодня все будет иначе. Кэссиди уверена. Не будет ни криков, ни битого стекла, ни рыданий. Сегодня особенный прием в честь ее мамочки! Папа задумал именно так. Он ей об этом сказал.

«Мама опять будет самой красивой», — подумала Кэссиди, натягивая одело до самого подбородка. Легкая улыбка скользнула по ее губам, она закрыла глаза и радостно вздохнула.

В четыре утра были произнесены последние прощальные слова и лениво укатил последний «мерседес». Лана медленно поднялась по лестнице, хватаясь за полированные перила. Она не была пьяна, она не прикоснулась к вину с того момента, как присоединилась к гостям. Лана просто устала, и физически и эмоционально. Она чувствовала себя опустошенной, изношенной.

По дороге в спальню она сбросила одежду и, не снимая макияжа, забралась в уютную теплую постель. Отяжелевшие веки были едва прикрыты, когда она, уткнувшись в подушку, ворочалась, стараясь лечь поудобнее. Лана, вспомнив, что не сняла серьги, села в постели, и шелковое одеяло соскользнуло с ее безупречной груди. Положив украшения на ночной столик времен королевы Анны, она с удовольствием отметила, что место Роджера все еще пустое.

Ей было безразлично, где он ходит. Ей хотелось побыть одной. Весь вечер он пил скотч, и, когда она видела его в последний раз, он был сильно пьян. Возможно, он заснул где-то внизу в комнате для гостей. Это было хорошо. Когда ее глаза закрылись, страх и тревога наполнили ее душу. Правильное ли решение она приняла?

* * *

Он огляделся и убедился, что все ушли. Он поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки и оставляя четкие глубокие следы в пушистом ворсе ковра, затем тихонько прошел к спальне. Ручка двери холодила его разгоряченную ладонь. Открыв дверь, он увидел спящую Лану, ее обнаженное тело в мягких волнах простыней и одеяла. В комнате было тихо, так тихо, что слышалось только ее дыхание. Он прошел через комнату к изголовью кровати и некоторое время постоял, наблюдая, как она спит. Одна сторона ее прекрасного лица была спрятана в мягкой подушке, роскошная копна светлых волос рассыпалась, золотым каскадом ниспадая с края постели. Он подошел ближе, теперь его руки были всего в нескольких сантиметрах от ее нежных губ. Она была великим творением Бога. Жаль, что ей суждено умереть.

Хрустальная лампа на тумбочке у кровати рассеивала по всей комнате тусклый свет. Он осторожно убрал локон с ее лица. Лана слегка пошевелилась, и он замер, собрав последние силы. Даже спящая, она возбуждала его, доводила до крайности.

Не в силах противостоять соблазну, он провел кончиками пальцев по ее лицу. Она простонала, и на губах появилась слабая улыбка. Его рука скользнула на ее обнаженное плечо, пальцы, едва касаясь, прошлись по нежному изгибу шеи. Лана открыла глаза, зажмурившись несколько раз, чтобы разглядеть его.

— Это ты… хм-м-м. — В ее голосе прозвучало напряжение, почти страх, но тон оставался спокойным. Окончательно проснувшись, она широко улыбнулась и вдруг заметила страшное изменение в его облике.

По ее телу пробежала волна страха. Она напряглась так сильно, что он мог на расстоянии ощутить ее панику. Обнаженная, она забилась в дальний угол кровати, пытаясь освободиться от одеяла и простыней. Он наклонился над ней, опустив руки. Ее взгляд был прикован к тому, что в них холодно мерцало.

— Игра закончена, Лана! — Он слышал, как сильно колотится ее сердце, видел, как жадно хватала она губами воздух. Крик застрял у нее в горле.

Он направил на нее небольшой револьвер и произнес:

— Я победил.

Она откинула одеяло, словно матадор плащ, скинула ноги с кровати в напрасной попытке убежать.

Он нажал на курок так сильно, что пальцы побелели, и дважды выстрелил. Небольшой пистолет двадцать второго калибра был способен на многое без особых усилий и шума. Первая пуля попала ей в плечо, вторая в голову.

Он глубоко вздохнул. Все кончено. Ее тело упало рядом с кроватью, забрызгав кровью белоснежную постель, — словно алые лепестки цветов легли на снег. Лану окутал мрак, — это была смерть.

Он медленно повернулся и спокойно вышел из слабо освещенной спальни в светлый коридор. Он не замечал своих следов на отполированном паркете, не замечал он и маленькой девочки, которая припала к замочной скважине.

Десятилетняя Челси Хаттон, замерев под накрахмаленными больничными простынями, следила, как покачивались от ветра створки ставен. Про себя она твердила алфавит в обратном порядке, как можно громче, чтобы заглушить певучий голос священника: «Сие есть Тело Христово…»