Ну а Мейсон, убедившись, что хозяина не интересует находка,оставил возню с париком и, брезгливо скалясь, засеменил по коридору. У входа вкомнату он вдруг замер, потом сел на задние лапы, задрал бесформенную, кудлатуюголову и протяжно завыл незнакомым толстым голосом.

Мурашки ринулись играть в пятнашки на спине Гаврилова, и онпринужден был вновь схватиться за стену. Однако кое-как справился с противнойслабостью и на подгибающихся ногах дотащился до комнаты.

Шикнул на Мейсона. Однако тот, как профессиональнаяплакальщица, просто не мог остановиться, не доведя дела до конца, и продолжалвыть.

Гаврилов осторожно заглянул… и схватился за грудь, увидавдва полуголых тела, распростертых на полу в луже крови.

Стиснул руками горло, подавляя спазму. Со страннойотчетливостью он различил у себя во рту вкус вчерашних разогретых, слишкомжирных оладий, задубевших от соли прошлогодних огурцов и яичницы из трех яиц снепрожаренными кусочками сала. Все это было залито сверху кружкой чая, вкускоторого тоже чувствовался самостоятельно.

Гаврилова мутило, ему было плохо, однако он почему-то не моготвести глаз от волосатой, кустистой спины мужчины, придавившего всей тяжестьюкоротко стриженную женщину с грубоватыми чертами лица.

«Ее парик!» – понял Гаврилов, и от этого на диво логичногоумозаключения муть перед глазами слегка прояснилась. Он смог даже осознать, чтоженщину видит впервые… в отличие от мужчины. Да, Рогачев запомнился вавторитетном кожане, а не в этих цветастых трусах, но это был он, постоялец! Ав следующий миг Гаврилов разглядел аккуратную дырочку пониже левой лопаткиРогачева и понял, что оконное стекло было разбито не по рогачевской небрежностии даже не хулиганским камнем.

Оно было разбито выстрелом!

* * *

– Одной пулей, говорят, их и положили – вместе, разом, –торопливо бормотала тетя Галя, всовывая Альбинины руки в рукава халата. – Даскорей же, ну чего копаешься! Этого-то, мужика, насмерть под лопатку, прямо всердце, ну а бабу его – тьфу, пакость! – в правое плечо. Рана-то легкая,навылет пуля прошла, кость не задета, но она башкой стукнулась, когда падала, –вот и отшибло память.

– Ее, значит, уже и допрашивали? Да тише ты, не дергай так!– Альбина вырвалась из бесцеремонных тетушкиных рук и, изогнувшись, самазавязала сзади халат. – И что она сказала?

– Допрашивали, а как же, – кивнула тетя Галя. – Опер тут сутра парился, ждал-ждал, не пил, не ел. Так в нее и вцепился, лишь толькодоктор разрешил. А она глазоньки вылупила: знать ничего не знаю и ведать неведаю, даже имени своего, не говоря уж о том, как оказалась с простреленнымплечом под убитым мужиком!

– Что, серьезно? – Альбина так и замерла с руками, воздетыминад головой. Накрахмаленный чепчик повис в воздухе. – Так-таки ничего несказала?

– Ни-ни! Следователь как только ни извертался, чтоб еепронять, да все впустую. Одни охи: не знаю, не помню, не имею представления.Там, в милиции, небось думали, что она в курсе, кто стрелял в этого, как его, аона-то… Конечно, сотрясение у нее легкое, я сама слышала, как докторследователю говорил: мало шансов было мозги отшибить, а вот поди ж ты, проверь!Милицейский так и сказал: дескать, пользуясь этим легким сотрясением, она можетимитировать какую угодно тяжелую амнезию. А мне кажется, здесь без обману. Тысама услышишь, как она воет.

– Воет?.. – опасливо оглянулась Альбина. – Как это? Плачет,что ли?

– Говорю тебе! – громким шепотом выкрикнула тетя Галя. –Волком воет! Лежит в темноте, в потолок пялится – и… Ну иди, иди уже! –прекратила она живописное описание, заметив неподдельный ужас, сверкнувший вовзгляде племянницы. – Иди, а то я просто с ног валюсь, глаза закрываются.

Глаза у тети Гали между тем совершенно не собиралисьзакрываться, а были от возбуждения даже слегка вытаращены. И вообще вид у неебыл на диво бодрый и оживленный. Впрочем, это ничего не значило. Альбинаотлично знала за своей тетушкой эту особенность: засыпать, едва коснувшисьголовой подушки. Можно было не сомневаться, что, стоит Альбине оказаться задверью, тетя Галя щелкнет задвижкой, бухнется на топчан – и мгновенно обниметсяс Морфеем, да так крепко, что у Альбины не будет никаких перспективосвободиться от ночной кабалы, самое малое, до шести утра. Тогда тетя Галявприскочку прибежит на пост – посвежевшая, отдохнувшая, взбодрившаяся, а еемногострадальная племянница украдкой переоденется и, страшно зевая, потащитсяна троллейбусе сперва на Щелковскую, домой: выпить кофе и смыть под душембольничные запахи, – а потом уже на метро на другой конец города, наКутузовский: на работу. Совершенно непонятно, почему тетя Галя так уверена,будто Альбина сутками может обходиться без сна. Она жаворонок, у нее пониженноедавление – наоборот, ей всякий недосып мучителен. Нет же. «Ты молодая! – вот ивесь тетушкин сказ. – Я в твои годы, знаешь… ого-го! Вообще не спала, ночинапролет с парнями гулеванила!»

Может быть, может быть. Хотя Альбина слабо представляла себететю Галю, которая бы «вообще не спала». Скорее, упустив свое ночью, она вполной мере вкушала сладкого дневного сна.

Дневной сон… О, как счастлива была Альбина, когда работала вотделе постельного белья! Тогда ей несколько раз удавалось днем вздремнуть натой роскошнейшей итальянской кровати, что выставлена в витрине универмага,размять на том великолепнейшем разноцветном белье итальянского же производствасвои замлевшие косточки, облаченные в чудную, расписанную хвостатыми птицамифланелевую пижаму (made in …). Теперь Альбине приходилось сидеть за огромнымстолом, уставленным несусветным количеством офисных прибамбасов, и изображатьприлежную секретаршу. Конечно, очень может быть, что у таковой должны бытьманеры гувернантки и русый узелок на затылке, но кто сказал, что при этом лицоее должно иметь сонное и унылое выражение? А лицо Альбины из-за тети Галитрижды в неделю было очень сонным и более чем унылым, так что она не безоснований опасалась, что боссы универмага уже ищут ей замену.

Ищут! Да таких замен в Москве – только свистни!..

А тетушке ведь не возразишь. Сразу такое начнется… Ладно,лучше об этом не думать. Лучше верить в то, что вчера сказала Катюшка Калинина:«Если кого уволят, то явно не Богуславскую. У нее глаза до того лживые, чтодаже правдивыми кажутся. А начальство любит тех, у кого светлые, прозрачные,правдивые глаза!»

Альбина с трудом подавила желание свернуть в ординаторскую,чтобы там посмотреть в зеркало: в самом ли деле у нее такие глаза, как сказалаКатюшка?