Но Герман еще жив! И жив его враг. Одно хорошо: теперьКавалеров не подкрадется незаметно. А Германа защищает крошечный клочок тени.

Торопливо перезарядил «тулку». Вовремя! Из-за угла,прикрывая лицо, вылетела темная фигура, огляделась, пока еще ничего не видя.

Надо стрелять! Герман вскинул к плечу ружье – и как быпротив воли выкрикнул:

– Кавалеров!

Не мог он, не мог выстрелить из-за угла. Выскочил на свет,стиснул пальцем курки… Выстрела не последовало. Патроны, что-то со старымипатронами!

– Налетов! – торжествующе закричал Кавалеров, взметнув рукус пистолетом. – Сдохни!

Германа толкнуло назад, руку выше локтя обожгло, но он сразупочувствовал: рана ерундовая, чуть порвало мышцы, а вот то, что осталсяпрактически без оружия…

Кавалеров кинулся к нему. Сейчас выстрелит снова,практически в упор.

Герман еще раз рванул курки… Грохот, треск! Все слилосьперед глазами в жутком, феерическом огненном всплеске.

Нет, ружье по-прежнему мертво и бесполезно отягощает руки.Отбросил его. Что же это было?

Мириады искр реяли в воздухе, словно кусачие огненныенасекомые. Очертания горящего дома странно изменились. И вдруг Герман понял:рухнул балкон, далеко нависающий над первым этажом. Рухнул – и…

Среди тлеющих обломков на земле неподвижная темная фигура.

Кавалеров!

Ринулся вперед, не думая о новой пуле. Наступил на что-то ичуть не упал. Пистолет, его «макаров»!

Не слишком ли много козырей вдруг сдала судьба? И оружие, иврага, погибшего от той силы, которую сам же вызвал к жизни?

Герман пригляделся и увидел, что нижняя половина туловищаКавалерова придавлена обгорелым столбиком, и его одежда уже занялась.

Подскочил, пинком сшиб столбик. Склонился к безжизненномутелу, одним взглядом охватив и неестественно вывернутые ноги, осколки костей,торчащие из прожженных брючин. Но верхняя часть тела не повреждена, Кавалеровможет быть еще жив.

Невыносимым жаром несло со всех сторон, чудилось, волосыначинают тлеть, плавятся глаза. Одежда жжет тело. Скорее отсюда! Сейчас рухнеткрыша, полетят во все стороны пылающие обломки.

Герман отпрянул, потом вдруг вернулся, вцепился в плечиКавалерова, поволок от огня. А вдруг он жив?..

Он был жив. Открылись мутные глаза, глянули на Германаснизу. Рука заскребла по груди, нырнула во внутренний карман куртки – и передлицом Германа блеснула заточка. И в ту же минуту Кавалеров вцепился в егорубашку и медленно потянул к себе.

Чудилось, вся сила из умирающего, переломанного телаперелилась сейчас в ту руку, которая держала Германа.

Запрокинутое лицо дрогнуло в оскале, глаза налилисьотраженным огнем.

– Не вам, Налетовым… – вскипела на губах белая пена.

Кавалеров резко сунул заточку себе в грудь. Выгнулся дугой,хрипло выдохнул. Глаза расширились – и Герман понял, что это не глаза уже, адва мертвых зеркала, которые безучастно отражают адский пламень.

Над головой затрещало, оглушая. Герман рванулся из мертвыхпальцев, упал, вскочил, прыгнул вперед.

Часть крыши провалилась, искры, куски пламени пролетели подвору. Герман вскочил в джип, он был горячий, как печка, и если бензин…

Мотор завелся, и только сейчас Герман сообразил, что нераскрыл ворота. Но поздно! Отчаянно рванулся вперед, не зная, вышибет листворки, но они распахнулись мгновенно. Понятно: Кавалеров обеспечил себе путьк бегству.

За спиной оглушительно грохнуло, Герман едва справился суправлением: джип скакнул вперед – и сразу стал.

Кто-то колотил снаружи в стекло. Соседи, что ли, набежали?..

Герман тупо улыбался. Он чувствовал себя так, словно живымвыбрался из ада.

Опять застучали. Герман покивал – ничего, мол, я жив. Он немог шевельнуться, не мог слова сказать, и еще ничего не различал обожженнымиглазами… Только видение маячило перед взором: опаленная рука, стиснувшаязаточку, а на пальцах – два перстня. Черная восьмиугольная татуировка и нараскаленно сверкающем золоте – выпуклый косой крест с крошечной фигуркойчеловека, распятого на нем.