Но тут ожил запрятанный в складках обивки репродуктор: послетого как голос, говорящий по-английски, смолк, Эммануэль, услышала знакомуюинтонацию прелестной стюардессы, произносящей по-французски (конечно же,специально для Эммануэль) все слова, которые полагается произносить при началеполета. Она пожелала счастливого пути пассажирам корабля, сообщила время,перечислила членов экипажа, предупредила, что через несколько секунд самолетначнет выруливать на взлетную полосу, что должны быть пристегнуты ремни (тут жепоявился стюард и помог пристегнуться), что пассажиров просят не вставать смест, пока не погаснут красные лампочки на табло.

Зашелестели голоса пассажиров. Эммануэль даже не заметиламомента взлета и лишь минут через пять сообразила, что она уже в воздухе. Опогасшем табло она догадалась лишь по тому, что сосед поднялся со своего креслаи жестом предложил ей избавиться от жакета, который она неизвестно зачемдержала на коленях. Пожалуйста, она весьма, благодарна. С легким поклоном онповесил жакет на плечики под потолком салона, потом сел, раскрыл книжку ипогрузился в чтение, ни разу более не посмотрев в сторону Эммануэль. Появилсяофициант (все тот же стюард, но теперь в белой куртке), неся в руках поднос сомножеством напитков. Эммануэль выбрала коктейль, показавшийся ей знакомым поцвету, но уже после первого глотка поняла, что обозналась: этот был гораздокрепче.

То, что по ту сторону жалюзи должно было называтьсяпослеполуденным временем, прошло для Эммануэль в таких важных занятиях: она грызлабисквиты, пила чай, листала, не читая, журнал, предложенный ей стюардессой; онаотказалась от более серьезного чтения – так не хотелось рассеивать впечатление,получаемое ею от глагола «летать».

Позднее перед нею поставили маленький столик с уймой узнаваемыхс трудом блюд. Но вот бутылочка шампанского, укрепленная в углублении стола,была вполне понятной, и Эммануэль не отказала себе в полном стакане этогонапитка. Обед длился, как ей показалось, часы, но она не спешила его закончить,так ей пришлась по душе эта игра. Она забавлялась, пробуя то и это – всякиедесерты, кофе в кукольных чашечках, ликер в высокой узкой рюмке. И когдапришли, чтобы унести столик, Эммануэль уже обрела полную уверенность вблагополучии путешествия и в том, что жизнь прекрасна.

В слабом золотистом свете, струящемся из диффузора, ногиЭммануэль под невидимым нейлоном казались совершенно голыми. Пассажир оторвалсяот книги. Эммануэль понимала, что он любуется ее ногами, ну и пусть – смешнобыло бы натягивать на них юбку, да к тому же она была и не такая уж длинная. Дас чего бы вдруг ей стыдиться своих колен? Ей, которая так любит выставлять ихиз-под платья! Она знала, как волнующе выглядят ее коленки: загорелые, цветаподрумяненного хлеба, с ямочками. Она сама смотрела на них и чувствовала, чтосейчас в этом рассеянном свете они кажутся более вызывающими, чем если бы онавыходила в полночь из ванны под мощными лучами прожектора. Представив себе это,она почувствовала, как кровь все сильнее стучит в ее венах и как набухает кровьюниз живота. И вот она смыкает веки и видит себя совершенно нагой. Эммануэльотдается соблазну этого нарцистического любованья, перед которым, она ужезнает, окажется беззащитна и на этот раз. Они приближаются, минуты наслажденияв одиночестве: расслабляющая истома охватывает все ее тело. Какие-то неясныежелания пробуждаются в ней – это совсем не похоже на то, что она испытывает,вытянувшись на нагретом жарким солнцем пляже. Постепенно, по мере того, как еегубы становятся влажными, соски твердеют и ноги напрягаются, готовые вздрогнутьот легчайшего прикосновения, в ее мозгу возникают образы, бесформенные,неясные, но это именно они покрывают испариной ее кожу и выгибают ее поясницу.Незаметно, но уверенно подрагивания корпуса лайнера передаются всему телуЭммануэль, и она содрогается в этом же ритме. Какая-то теплая волна поднимаетсяпо ее ногам, раздвигает колени – именно там находится как бы центр всех этихнепонятных пока содроганий, – неумолимо заставляя трепетать ее бедра и всю еедрожать, как от озноба.

И вот смутные образы начинают приобретать очертания: губыприкасаются к ее коже, какие-то неведомые отростки фаллической формы стремятсяприжаться к ней, трутся об нее, стараются проложить себе путь от колен выше ивыше, раздвинуть бедра, раскрыть расщелину раковины, проникнуть туда; с трудом,с усилием, но им удается это. И вот эти неудержимые фаллосы уже там, один задругим они движутся все дальше и глубже в Эммануэль, насыщая ее своей плотью иотдавая ей свои соки.

Стюардесса, решившая, что Эммануэль заснула, нажимает рычагкресла, опрокидывая спинку. Она прикрывает легким кашемировым одеялом длинныеослабевшие ноги пассажирки, которые при движении кресла открылись еще больше.Сосед встает и проделывает ту же процедуру со своим креслом, Эммануэль сноваоказывается с ним на одном уровне. Дети уже давно уснули. Стюардесса желаетвсем спокойной ночи и гасит плафоны. Теперь только два ночника мешают людям ипредметам окончательно растаять во мраке.

Эммануэль вся погружена в свое сладкое забытье, она словно ине заметила всех этих маневров. Правая ее рука медленно ползет по животу,останавливается, добравшись до лобка, – это движение нельзя скрыть и вполумраке, но кто его может увидеть? Кончиками пальцев она берется за подолюбки, узкая юбка мешает широко раскинуть ноги. Но, наконец, пальцы нащупываютсквозь тонкую ткань то, что искали, и маленький бутон плоти напрягается под ихнежным, но настойчивым прикосновением. Некоторое время Эммануэль позволяетсвоему телу быть в покое. Она пытается отдалить завершение. Но сил не хватает,и она с приглушенным стоном начинает двигать указательный палец, погружая еговсе глубже и глубже в себя. И почти тотчас же на ее руку ложится мужская рука.

Дыхание Эммануэль перехватывает, словно ее окатило потокомледяной воды, она чувствует, как напряглись все ее мускулы и нервы. Фильмпрервали на середине, у нее не остается ни чувств, ни мыслей. Она замирает. Ноэто не шок, не ожог стыда. И преступницей, застигнутой на месте преступления,она себя ничуть не чувствует. По правде говоря, она не может себе объяснить нижеста мужчины, ни своего собственного поведения. Что-то произошло, и все тут, ачто именно – она об этом не хочет и думать. Сознание снова в тумане, но толькотеперь она уже ждет осуществления своих смутных грез.

Рука мужчины неподвижна. Но сама ее тяжесть прижимает рукуЭммануэль еще теснее к напряженному бутону плоти.

И так продолжается довольно долго.

Потом Эммануэль почувствовала, как другой рукой онрешительно отбрасывает в сторону покрывало, рука тянется к коленям, внимательноощупывая все выпуклости я углубления. Потом добирается, наконец, до кромкичулка.

От прикосновения к голой коже Эммануэль вздрогнула, словнопытаясь прогнать оцепенение, сбросить с себя эти чары. Но то ли не зная вточности, чего же ей хочется, то ли понимая, что ее слабых сил не хватит на то,чтобы вырваться из мужских рук, она лишь неловким движением приподняла грудь,прикрыла, как бы защищаясь свободной рукой свой живот и повернулась чуть набок.Проще всего – она понимала это – было бы крепко сжать ноги, но этот жестпоказался ей слишком смешным, он отдавал такой недостойной жеманностью, чтоона, конечно же, не решилась на него. Будь что будет! И она снова опрокинуласьв ту сладкую неподвижность, в какой пребывала до этого.