Бедняжка окончательно лишилась рассудка. Надо было срочно что-то предпринять. К счастью, у меня все задатки прирождённого целителя. С быстротой молнии я схватила графиню за загривок и окунула лицом в чашу с ледяным пуншем. Ведь как ещё я могла охладить её охваченный лихорадкой мозг?

Вынырнув из пунша, моя хозяйка закричала по-ослиному и разрыдалась. Я рассудила, что ей полегчало. Не желая выставлять графиню посмешищем, я накинула ей на голову салфетку и стала бережно промокать лицо. За это она вознаградила меня долгим перечнем нелицеприятных выражений, а потом слёзно попросила румынскую принцессу одолжить ей мушкет, дабы застрелить меня.

Весь зал тут же разразился жестоким смехом. И правда, вышло очень неловко. Положение спасла сама графиня Карбункул, сочтя, что настало время с диким воплем покинуть собрание. Тем самым она дала мне возможность с достоинством удалиться, почти сразу последовав за своей госпожой.

Дверь номера графини оказалась заперта. Разумеется, я стучалась. Пыталась докричаться. Довольно-таки громко колотила в дверь кулаком. Но всё напрасно. Той ночью я спала в коридоре. Там оказалось достаточно удобно. Так удобно, что проснулась я, когда уже давно рассвело. Но что гораздо хуже — оказалось, что графиня чуть свет покинула гостиницу. Номер был пуст. Осталась лишь записка на кровати.

Я забрала из шкафа свой саквояж и присела у окна, чтобы подумать. Положение моё было непростое. Выбор — невелик. Всего фунт за душой. Ни работы. Ни билета, чтобы вернуться в Англию. Никаких перспектив.

В тяжёлых обстоятельствах я никогда не теряюсь — ведь у меня все задатки прирождённого премьер-министра военных лет. Отбросив тревоги и затеплив в сердце робкий огонёк надежды, я подхватила саквояж и спустилась в главный холл. Париж, без сомнения, предложит мне целый веер потрясающих возможностей и дивных приключений. Стоит только ступить на его улицы — и мне немедленно выпадет шанс обрести счастье. Или я закончу свои дни голодной, бездомной и одинокой нищенкой. Что было бы чрезвычайно неуютно. Но, с другой стороны — восхитительно драматично!

В холле бурлила жизнь. Люди входили, выходили и сновали вокруг. Я приостановилась, чтобы впитать в себя эту атмосферу. Тут-то меня и осенило: ответ на все вопросы лежит прямо передо мной. В такой великолепной дорогой гостинице полным-полно англичан — и англичанок. А кто сможет лучше прислуживать английской леди, чем английская горничная? Надо поговорить с управляющим «Гранд-отеля» и попросить взять меня на работу!

Без сомнения, он придёт от меня в восторг.

— Нам не требуются сотрудники, — отрезал господин Гото́, почесав губу под жидкими усиками. — Кроме того, вы слишком молоды.

— Мне двенадцать, — с известной долей гордости заявила я. — И лучшей горничной вы не сыщете во всём Париже. О моих талантах ходят легенды.

Господин Гото чуть заметно улыбнулся:

— О да, о ваших талантах мы все наслышаны. Графиня Карбункул очень живо их описала, прежде чем покинуть гостиницу.

— Ну вот видите. — Я слегка похлопала господина Гото по руке, чтобы закрепить нашу зарождающуюся дружбу. — Когда мне приступать?

— Вон! — взревел он.

Дурно воспитанный швейцар как раз препровождал меня к выходу из гостиницы через холл, когда меня окликнул коридорный. Бедняга совсем запыхался, пытаясь догнать нас.

— Это ты Айви Покет? — пропыхтел он.

— Разумеется, я, дорогуша.

— Горничная графини Карбункул?

Просто восхитительно, что он обо мне слышал! Впрочем, ничего удивительного. Репутация хорошей горничной говорит сама за себя.

— Она хочет тебя видеть, — с серьёзным видом сказал коридорный.

Я ахнула:

— Графиня Карбункул?! Она всё ещё здесь?

Мальчишка покачал головой:

— Герцогиня Тринити. Слышала о ней?

Ну конечно же я слышала. Только вчера графиня, весьма изворотливо ускользнув из-под моего присмотра, навещала герцогиню Тринити в её апартаментах на последнем этаже гостиницы. По словам графини Карбункул, герцогиня, с которой они были дружны с незапамятных времён, была богатейшей женщиной Англии, однако последние шестьдесят лет провела путешествуя по заграничным краям. Не знаю точно почему. Это было как-то связано с разбитым сердцем.

— Но что же ей от меня нужно? — спросила я.

Мальчишка побледнел:

— Она при смерти. Пожалуйста, идём со мной.

Я и глазом моргнуть не успела, как мы уже поднимались по парадной гостиничной лестнице.

С первого же взгляда на герцогиню Тринити я поняла про неё две вещи. Во-первых, она была тяжело больна. Во-вторых, — фантастически жирна. Не женщина, а гигантский слизень, полубогиня-полубегемотиха. Вид её вызывал трепет и ужас. Несчастная лежала, распростёршись на гигантской бронзовой кровати, лицо её отливало болезненной желтизной, жирные складки расползались вокруг, будто сошедшие с горы лавины. Глаза герцогини были закрыты, голова тонула в груде шёлковых подушек. Я бы решила, что она умерла, если бы не хриплое дыхание, срывающееся с её посеревших губ.

Я содрогнулась. И немедленно устыдилась этого. Что меня так напугало в этой больной старой женщине? Я ведь вовсе не трусиха. О моей храбрости ходят легенды. Разве однажды я не спасла слепого, в последний момент оттолкнув его с пути мчащегося экипажа? Разве не попала я тогда сама под колёса и не была серьёзно ранена? А когда я очнулась в больнице, первым делом подумала не о себе, а о слепом, которого спасла. И разве сама королева Виктория не вручила мне медаль? Вообще-то… нет. Всё было немного иначе. Кое-что я, возможно, преувеличила. Но я определённо совершала такие подвиги в своём воображении. А это практически то же самое.

Огромная комната была битком набита мягкими диванами, прекрасными коврами и всяческими старинными вещицами. Стоял там и гигантский рояль. Но какое мне было дело до всего этого, когда предо мною лежала богатейшая — и, вероятно, жирнейшая — женщина Англии?

Да, должна признать, что я испытала лёгкое дуновение страха — словно холодок пробежал по моим жилам, — когда стояла там, перед огромной кроватью. Нас было только двое. Я и герцогиня Тринити. Никаких свидетелей. И никто не поможет, если герцогиня внезапно встанет, завернёт меня в блинчик и съест на завтрак.

Тяжёлые веки герцогини вдруг поднялись:

— Закрой рот, девочка, муха влетит.

Я вздрогнула. Словно напуганный младенец ненастной ночью. Возмутительно!

— Я смотрю, ты маленькая простушка, — заявила герцогиня.

— Бедняжка, вы страшно заблуждаетесь, — сказала я, когда дар речи вернулся ко мне. — Должно быть, перед смертью ваше зрение затуманилось. Я исключительно хороша собой, и это неоспоримый факт.