Тот, разозлившись, в долгу не остался. Прислал ей предлинное стихотворение. И где откопал такое! Помнятся последние строчки: "… пуд зла, коварства десять килограммов и страсти тридцать три ведра!" Это, значит, в ней, в Женьке Кондратьевой. Правда, она не поняла — плохо это или хорошо такое количество страсти?

Почему у неё до восемнадцати лет не было парня? Мальчишек знакомых полно, а вот своего, такого, чтобы с ним можно было гулять по вечерам или ходить в кино на последний ряд? Чаще всего она гуляла с двумя друзьями, которые и приходили к ней только вдвоем. А однажды, когда она забыла дома перчатки — дело было зимой — они грели её руки в своих карманах. Один грел левую, другой — правую и каждый потихоньку пожимал её пальцы…

На втором курсе института, на дне рождения её подруги, она и познакомилась с Аркадием — двоюродным братом именинницы, он как раз приехал в отпуск. Их геологическая партия нашла месторождение, кажется, полевого шпата. Аркадий после трехмесячного отсутствия целыми днями валялся на диване и маялся от безделья. Вот его и пригласили Женьке на голову! Этой дурочке показалось, что перед нею необычный романтический герой, немногословный и мужественный — ведь о геологах пели: "Ты — ветра и солнца брат!"

В довершение ко всему Аркадий пригласил троих девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.

Конечно, теперь-то она понимает, что все делалось в расчете на её наивность: и подчеркнутая скупость фраз, и — не жалобы, упаси Бог! — шутливые сетования на нелегкую профессию, которая не позволяет даже нормально встречаться с девушкой. Только познакомишься, и вот уж, труба зовет! Словом, Евгения, не сводя с геолога сияющих глаз, через неделю пошла с ним в загс.

Никаких других парней не было. До Аркадия она даже ни с кем не целовалась. Вопреки анекдотам и всяческим россказням о том, что девушек в их городе не найти днем с огнем, замуж она выходила невинной. Аркадий — её единственный мужчина, так что упрекать Евгению в какой-то гиперсексуальности глупо. И вряд ли она такой уродилась…

Вот какие мысли промелькнули в её голове, когда она сидела с Виктором на этом огромном бревне.

Почему-то никаких угрызений совести она не испытывала. Вроде, незнакомый мужчина, и она уже не девушка, замужняя женщина — свекровь все время напоминала ей об этом, да, видно, напрасно тратила слова!

Они как-то сразу перешли на "ты" и говорили, говорили, словно были знакомы сто лет.

— Я думал, ты будешь кокетничать, тянуть слова, притворяться холодной и недоступной…

— Почему это я должна притворяться?

— Потому что красивые женщины обычно стараются набить себе цену.

Евгения не знала, обижаться ей или нет. с одной стороны, ничего хорошего нет в том, что она производит впечатление кокетки, но замечание, что она — красивая женщина, ей польстило.

— Возможно, — продолжал он между тем задумчиво, — что твоя игра потоньше: попытаться превратить мужчину в задушевного друга, сыграть на доверии, он расслабится, размякнет и пожалуйста, бери его голыми руками! Теперь он ничего этакого себе позволить не может, чтобы твоего доверия не обмануть. Не жди, со мной такой номер не пройдет!

— Да не собираюсь я играть на твоем доверии! — возмутилась Евгения. — Просто сидим рядом, разговариваем. Это к чему-нибудь обязывает?

— Тогда давай пойдем ко мне, — предложил он. — Все же вечера ещё холодные.

Какой странный мужчина. Он и не пытался маскировать свои намерения.

— Рано! — хмыкнула она, подделываясь под его тон.

— Главное, чтобы не поздно. Раз уж мы так откровенны, хочу успокоить: я не насилую женщин… против их воли.

— А можно насиловать по их воле?

Он внимательно посмотрел на неё и покачал головой.

— Все ясно. Тяжелый случай налицо: примитивные представления о жизни, отягощенные бытовым ханжеством… Конечно можно, Женя. И даже приходится.

Напросилась! Теперь её обвинили в ханжестве. Вот что значит нездоровое любопытство. Незаметно они сползли на скользкую тему. Здесь у них явно разные весовые категории. Наверняка, Виктор даже не представляет себе, насколько неграмотна она в подобных вопросах. То есть, литературу она читала, кино смотрела, но в жизни её все выглядело намного проще. И неинтересней.

— Небось, любишь все расставлять по местам, чтобы было правильно, как положено? — продолжал почему-то злиться он.

— Не пойму, кто ты?

— По специальности? Или по призванию? Не волнуйся, не сексуальный маньяк.

— Все так говорят! — пошутила она фразой из какого-то кинофильма и поймала себя на мысли, что вовсе не боится его. От жизни устала, что ли?

— Скорее, я — исследователь, — задумчиво проговорил он.

— Исследователь женщин?

— А разве это чудо природы всесторонне исследовано? И не осталось никаких тайн?

— И у тебя есть лаборатория?

— К сожалению, однокомнатная. Но с ванной.

— Это удобно, — согласилась Евгения. — Тогда ты — наверняка холостяк!

— Женя, ты неоригинальна. Этот вопрос задает обычно девяносто процентов женщин.

— Женщины, переведенные на проценты… Фраза, достойная исследователя. Можно подумать, речь идет по крайней мере, о гареме царя Соломона.

— Гарем бы я не потянул. Не в смысле мужской силы, а в материальном отношении — их же всех пришлось бы содержать!

Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:

— Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!

— Ну ты даешь! — присвистнул он, не трогаясь с места. — А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?

Она фыркнула.

— Я тебе неприятен?

— Отнюдь!

Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет общаться по-человечески?

— Тогда пойдем.

И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может её увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.

Квартира её нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И, похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…

— Да разведен я, разведен! — вдруг отчего-то сказал он с сердцем что-то такое прочел для себя в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру? — Никто посторонний сюда не войдет, никто не постучит! Это моя квартира!