Он произносит только одно слово: «Привет», — а я ничего не говорю. Мы отправляемся. Едем на великах, вроде как наперегонки, но не по-настоящему. Едем быстро, каждый хочет оказаться впереди, но на самом деле с Тем Человеком я давно уже не устраиваю никаких гонок. С Тем Человеком я вообще ни во что не хочу играть. А раз я не хочу — то и он со мной не играет. Или, по крайней мере, делает вид.

Чаще всего побеждаю я.

В первый раз мы ездили так прошлой осенью, я хорошо это помню. Тот Человек получил список с поручениями, и одним из них было помогать мне с покупками. Так и вышло, что мы увиделись — в первый раз после долгих недель и месяцев, прошедших с тех пор, как он прогнал нас из Мауляндии. Именно что увиделись. Потому что я не сказала ни слова. Я поклялась не разговаривать с ним, пока всё не станет по-старому. И своё слово держу, не то что некоторые. В общем, я молчала, зато Тот Человек говорил.

Помню, он говорил:

— Можешь о чём угодно меня спрашивать, я отвечу. Болтать о пустяках, просто трепаться не хочется, понимаешь? Я жду твоих вопросов, и, когда ты спросишь меня, я обязательно отвечу, хорошо?

А я думала: ты что, помолчать хоть минуту не в состоянии, да? Тишины не выносишь? Тебе постоянно нужно болтать, верещать и трепаться, потому что ты вот такой, ты так устроен и по-другому не можешь: тебе бы всё говорить и говорить, рассказывать о мельчайших мелочах, переливать из пустого в порожнее, у тебя недержание речи.

Тот Человек сказал:

— Я буду рад, если ты захочешь спросить. Буду рад рассказать, как всё выглядит с моей точки зрения.

Думаю, Тот Человек что-то предчувствовал. Каким-то образом понял, откуда ветер дует, и решил отвертеться — просто взял и смылся.

Потому что для тебя это не жизнь, если надо прилагать какие-то усилия, это слишком напряжно, слишком трудно для такого как ты, потому что твоё сердце — просто мышца величиной с кулак, оно качает кровь, и больше ничего. В твоей голове хватает места только для тебя одного. Такой вот ты — верный, пока это ничего не стоит. Никаких вопросов я тебе задавать не собираюсь.

В общем, я не сказала Тому Человеку ни слова. Больше чем за год. С тех пор трепотня и болтовня прекратились, он стал на удивление малоразговорчивым, ведёт себя сдержанно, выполняет всё, что ему поручено.

И от этого у меня такое ощущение, что до него медленно, но верно доходит. По-настоящему что-то изменить, вернуть всё назад ему не под силу, с его-то средненьким, заурядным сердцем, но, похоже, он таки соображает, что теперь всё неправильно.

По крайней мере, я так думаю. Спросить его я ведь не могу. Но знаю, что ему наверняка очень трудно молчать — ведь он прирождённый рассказчик, балагур, болтун, трепло.

Мама однажды сказала, что у него так во всём — эго у Того Человека вроде гладильной доски: очень мешает, когда стоит посреди маленькой комнаты, но легко и просто складывается и прячется за кухонную дверь.

— Достаём тетради, — объявляет герр фон Мюкенбург с хитрой улыбкой и боком присаживается на стол. — Самостоятельная работа. Рассядьтесь посвободнее.

Пауль бледнеет, пальцы у него дрожат. Хорошенькое начало, ничего не скажешь. Беру его за руку и шепчу:

— Не бойся, я шпаргалку передам.

Пауль смотрит на меня, но по глазам неясно, понял ли он вообще. Сжимаю ему ладонь, другую руку кладу на плечо.

— Пауль, — говорю, — всё в порядке. Мы справимся. Главное — сесть поближе.

Двигаем столы туда-сюда, и нам действительно удаётся расположиться примерно в полутора метрах друг от друга. Мюкенбург раздаёт листочки с заданиями. История. Пробегаю вопросы глазами — а, ерунда! Пауль сидит как каменный, на него жалко смотреть. Склоняюсь над тетрадкой, отрываю от последней страницы маленький кусочек, пишу к каждому заданию ключевые слова.

— Чёрт! — вскрикиваю. — Есть у кого-нибудь носовой платок?

Пауль роется в рюкзаке.

— Ручка потекла, — объясняю я и показываю пальцы, предусмотрительно обмазанные чернилами. Мюкенбург улыбается и кивает, Пауль бросает мне пачку носовых платков, я ловлю её, вытаскиваю один, всовываю шпаргалку, бросаю упаковку обратно. Вытираю чернила с пальцев — преувеличенно суетливо, чтобы привлечь к себе побольше внимания. Краешком глаза слежу за Паулем: он, словно робот, медленно и очень осторожно извлекает шпаргалку, прячет под листок с заданиями.

— Окей, — говорю я и утыкаюсь в свою тетрадь. Спокойно пишу, краем глаза поглядывая на Пауля: вот он прочёл шпаргалку и принялся строчить. Пишет, и пишет, и пишет. Надеюсь, первый шок уже позади, и он сможет между моими ключевыми словами вставить ещё парочку своих.

— Спасибо, — говорит он по дороге домой. — Со мной иногда бывает, прямо помрачение какое-то находит — и всё, стоп, машина. Чаще всего на контрольных.

Чувствую взгляд Пауля. Пожимаю плечами:

— Ну понятно.

И добавляю:

— У меня другая проблема. Срочно нужно дело.

Пауль чешет в затылке. Мы шагаем рядом. На мне шорты и шарф, это теперь мой фирменный стиль. Придурки на школьном дворе иногда обзывают меня «галстуком». Ну и пожалуйста.

— Настоящее дело, — продолжаю я. — Надо завести офис, мне нужна работа. Надо деньги зарабатывать.

— Окей, — кивает Пауль. — Но люди должны тебя знать, только тогда они будут приходить и тебя нанимать. Домик на дереве не подойдёт, туда клиенты не залезут.

— Вообще-то, — размышляю я, — подойдёт. Нужен только мобильник — вот и весь офис. А домик на дереве — это будет штаб, и склад, и центр мозговых штурмов, можно сказать, сам мозг. Место, где я буду сидеть и распутывать очередное дело! Если кто-то захочет меня нанять, надо будет только позвонить. А чтобы всё обсудить, можно встретиться где-нибудь инкогнито. В овощном отделе супермаркета или у мусорки рядом с детской площадкой.

— Бери мой.