— Рэйвен, что это ты делаешь в такой поздний час? Тебеже завтра в садик!

— Что? — вырвалось у меня.

Сердце мое упало, а вместе с ним шлепнулся на пол и кусоквишневого пирога, который я уминала в этот момент.

— А разве это не один раз? — спросила я,охваченная паникой.

— Рэйвен, детка, туда нужно ходить каждый день!

— Каждый день!

Мамины слова эхом отдались в моей голове. Это был смертныйприговор!

В ту ночь даже чертову Недотыку было не под силу соперничатьсо мной в драматических стенаниях и плаче. Я лежала в постели и молилась о том,чтобы кругом царила вечная темнота, а солнце никогда не взошло. К сожалению, наследующий день, когда я проснулась с чудовищной головной болью, оно светилосамым наглым и отвратительным образом.

Мне страстно хотелось, чтобы рядом со мной был хотя бы одинчеловек, с которым мне удалось бы сдружиться, но никого нигде не находилось. Домамои любимые чарующие лампы сменили напольные светильники, постеры, сияющие втемноте, были заклеены стильными обоями, а место старого черно-белого теликазанял новый, цветной, с экраном в двадцать пять дюймов.

В садике я насвистывала мелодию из фильма «Экзорцист»,вместо того чтобы распевать песенки Мэри Поппинс.

Примерно к середине пребывания в детском саду относится мояпервая попытка сделаться вампиром. Тревор Митчелл, идеально причесанный блондинс искрящимися зелеными глазами, стал моим злейшим врагом с того момента, какмне удалось переглядеть его, смутить взглядом, когда он попытался влезть передомной, чтобы прокатиться с горки. Он меня на дух не переносил, потому что я однаиз всех детей его не боялась. Остальные дети перед ним заискивали, да и родителипо большей части тоже, потому что дома многих из них стояли на земле,принадлежащей его папаше. Кусачий был мальчишка, причем не потому, что хотел,как я, стать вампиром, а просто в силу своей зловредной натуры. Он кусался,кусался… короче — изводил всех, кроме меня, и в конце концов меня это достало.

Ну вот, как-то раз, дело было на игровой площадке, подбаскетбольным кольцом, я взяла да так ущипнула его за хилую ручонку, что мнепоказалось, что сейчас оттуда кровь брызнет. Кровь, правда, не полилась, нозато его физиономия сделалась красной, как свекла. Я застыла на месте и ждалареакции. Тревора аж колотило от гнева, глазенки его выпучились от злости, чтовызвало у меня злорадную улыбку. Правда, он все-таки куснул меня. На рукеостались следы зубов, но я была готова к этому. В результате миссис Сварлишпришлось посадить его на скамью у стенки, а я, развеселившись, приняласьприплясывать вокруг игровой площадки, представляя себе, как от полученногоукуса превращусь в летучую мышь, которую тоже называют вампиром.

— Рэйвен — странная девочка.

Эти слова, сказанные миссис Сварлиш другой учительнице, былиподслушаны мною, когда я пробегала мимо плачущего Тревора, с досады молотившегокулаком по твердому битумному покрытию. В знак признательности я послала емуукушенной рукой воздушный поцелуй, после чего, гордясь полученной раной инадеясь на то, что обрела способность взлететь, уселась на детсадовские качели.

Для того чтобы эта надежда сбылась, мне, как вы понимаете,требовалось набрать настоящую космическую скорость. Меня заносило аж доверхушки забора, но я-то стремилась к пушистым облакам. Наконец, когдапроржавелые качели уже жалобно скрипели, я соскочила с них, вознамерившись поменьшей мере перелететь всю игровую площадку и вконец напугать Тревора, но,увы, шлепнулась на землю и ушибла укушенную руку. Потом я разревелась нестолько от боли, сколько от огорчения. Ведь мне, как оказалось, так и неудалось обзавестись сверхъестественными способностями моих любимыхтелевизионных героев.

Миссис Сварлиш приложила лед к ушибленной руке и усадиламеня к стене отдохнуть, тогда как сопливый Тревор получил возможность играть.

Теперь он послал мне издевательский воздушный поцелуй исказал:

— Спасибо.

Я показала ему язык и обозвала гангстерским словечком,которое подцепила в «Крестном отце». Миссис Сварлиш немедленно велела мнеотправляться вон, то есть прочь со двора, с игровой площадки. В то время каквсе гуляли и играли, меня отсылали прочь очень часто. Просто не детство, акакое-то сплошное хождение вон.

Официальное приветствие на въезде в наш городишко должнобыло бы гласить: «Добро пожаловать в Занудвилль, местечко малость побольшепещеры, но достаточно тесное для того, чтобы ощутить клаустрофобию».

Жители, до ужаса похожие друг на друга, практическинеизменная погода, ряды домов, одинаковых до смертельной тоски, ирасстилающиеся вокруг унылые поля — это и есть Занудвилль. Железная дорога, покоторой в десять минут девятого проходит грузовой поезд, отделяет кукурузноеполе от площадок для игры в гольф. По одну ее сторону стоят тракторы, по другую— тележки для клюшек.

На мой взгляд, у нас все с ног на голову перевернуто. Нукак, спрашивается, земля, на которой растет кукуруза, может стоить меньше той,где нет ничего, кроме песчаных лунок?

На городской площади стоит столетнее здание суда, но пока яеще не попадала в такие передряги, чтобы меня отволокли туда. Бутики,турагентство, компьютерный магазин, лавка флориста и кинотеатр отнюдь не первогопоказа — все это удобно расположилось вокруг площади.

Ох, как бы мне хотелось, чтобы наш дом стоял на колесах нажелезнодорожных путях. Он взял бы да и увез нас из города. Но нет же, он стоитна правильной стороне города рядом с местным клубом.

Если и есть у нас необычное строение, вызывающее трепет, такэто заброшенный особняк, построенный на вершине Бенсон-хилл какой-то баронессойв изгнании.

Дружила я во всем Занудвилле только с Беки Миллер, девочкойс фермы, чья популярность среди сверстников была еще ниже моей. Нашеофициальное знакомство состоялось, когда я училась в третьем классе.

Я сидела на школьных ступеньках в ожидании мамы, котораядолжна была забрать меня, — как обычно, она опаздывала, посколькустаралась показать себя на работе трудоголиком! — и заметила взъерошеннуюдевчонку, тоже сидевшую на ступеньках и плакавшую навзрыд, точно малое дитя.

У Беки не было друзей, потому что она была стеснительной, даи жила на восточной, сельской стороне дороги. Она была одной из немногихфермерских дочек в нашей школе и сидела в классе двумя рядами позади меня.

— Эй, что стряслось? — спросила я, проникшисьсочувствием.

— Мама забыла обо мне! — зарыдала она еще пуще,прикрывая руками несчастное мокрое лицо.

— Нет, быть такого не может, — полились из меняслова утешения.

— Она никогда так не опаздывала! — всхлипывалаБеки.

— Может быть, она застряла в пробке?