— Я о себе ничего не помню, вопросы задавать бесполезно, —заявил он, — я не могу избавиться от наплыва мыслей, но все они не имеют ко мненикакого отношения. Я думаю о вас, доктор. Вот этим я могу с вами поделиться,если желаете.

В проходняке не горело ни единого фонаря. Их били,выкручивали лампочки. Ольга Юрьевна могла пройти по этому двору с закрытымиглазами. Сейчас здесь был абсолютный мрак, словно она правда закрыла глаза.Ветер выл так выразительно, что казалось, вот-вот удастся разобрать в звуковомпотоке отдельные осмысленные слова.

В узкую арку старого дома выходило одно окошко. Его лет стоне мыли. Сквозь слои грязи пробивался свет, такой слабый, что даже неотбрасывал блика на противоположную стену. Доктор Филиппова знала, что за этимокном маленькая комната, в которой нет ничего, кроме вонючих матрасов иоблупленной табуретки. На полу валяются тряпки, газеты. На матрасах подтряпками спят дети, мальчик и девочка. Мальчику сейчас должно быть околочетырёх. Девочка совсем кроха, года два, не больше. У них есть мать, отцыменяются ежемесячно.

В прошлом году, ранней осенью, Ольга Юрьевна возвращалась сработы вот так же, пешком, в первом часу ночи, и пошла через проходняк. В аркееё окликнул детский голос.

— Тётя, проводи нас, пожалуйста, домой.

Она не сразу сумела разглядеть их, сидящих у стены, прямо наасфальте. Достала из сумки зажигалку, посветила.

— На лестнице темно, нам страшно.

Говорил мальчик. Девочка молчала и улыбалась. Она была такаямаленькая, что казалось странным — как она может идти самостоятельно.

— Мама там во дворе с дядьками, они все пьяные, а мы спатьхотим, — объяснил мальчик, — вот наш подъезд, четвёртый этаж.

— Сколько тебе лет? — спросила Ольга Юрьевна.

— Три с половиной. Меня зовут Петюня. А её Людка. Ей год ичетыре месяца.

— Может, всё-таки лучше отвести вас к маме?

За аркой, в укромном грязном дворике, раздавались пьяныеголоса, смех.

— Не надо. Мы спать хотим. — Мальчик вцепился в её руку.

Ольга Юрьевна впервые вошла в подъезд, который вседобропорядочные жильцы окрестных домов старались обходить стороной. Вонь, мрак,холод. Её подъезд тоже не отличался чистотой и свежестью ароматов, но былсветлым, вполне жилым и нестрашным.

Газа в зажигалке осталось мало. Огонёк дрожал, дёргался,ничего не освещал.

— Вот здесь ступенька сломана, — предупредил Петюня.

— В квартире есть кто-нибудь? — шёпотом спросила ОльгаЮрьевна.

— Никого. Как раз хорошо, мы хоть поспим, пока они гуляют.

Непонятно, кто кого довёл до четвёртого этажа. Ольга Юрьевнабоялась, что сейчас случится какая-нибудь гадость. Откроется дверь. Вылезет,как покойник из гроба, жилец одной из квартир.

— Тётя, вот мы пришли. Ты только зажги свет, я не достаю довыключателя.

Ольга Юрьевна увидела кухню, вернее, полуразложившийся трупкухни. Ошмётки почерневшей клеёнки, затвердевшие слои грязи. Огромный мешок изпузырчатого пластика, набитый пустыми бутылками. Комната детей выглядела немногим лучше. Красный пластмассовый грузовик был единственным нормальнымпредметом в этом отхожем месте.

— Все, тётя, ты можешь идти.

Она ушла, не оглядываясь, умчалась по лестнице, почти некасаясь разбитых ступеней.

«Интересно, в этом доме топят? Как они прожили зиму?» —подумала Ольга Юрьевна, взглянув на одинокое окошко. На миг ей показалось, чтотам, за мутным стеклом, что-то темнеет. Она даже почувствовала взгляд. Может,кто-то из детей, Петюня или Люда, смотрят в окно?

Зачем смотреть, если ничего, кроме глухой стены, не видно?

Ольга Юрьевна бегом миновала арку, нырнула в свой роднойтёплый подъезд и скомандовала себе: забыть! Прежде всего, забыть о болтливомбольном, без имени и возраста. Потом о любимице отделения, кошке Дусе. Вечеромона пропала, не пришла ужинать и на зов не откликнулась. Забыть о детях,живущих там, где жить нельзя, об их матери, наркоманке, проститутке, которойвсего лишь восемнадцать лет.

— Вы, Ольга Юрьевна, слишком чувствительны для вашейпрофессии. Вот у вас тут в кабинете кошечка живёт. Я слышал, её зовут Дуся.Беленькая, ласковая. Случится с ней что-нибудь, вы плакать будете. О, я отличнопредставляю себе, как вы плачете. По-детски, безутешно, трогательно. Мужчиныобычно не выносят женских слез, а я люблю. Меня это здорово возбуждает.

Оказавшись дома, Ольга Юрьевна с облегчением обнаружила, чтоеё семья уже спит. Муж — на кухонном диване, перед включённым телевизором. Детив своей комнате, разделённой книжными полками на две половины. Андрюшавырубился, сидя на полу, между столом и кроватью, в домашних рваных джинсах, внаушниках, из которых слышна нервическая пульсация рэпа. Только Катяпотрудилась надеть пижаму и лечь в постель.

Ольга Юрьевна не стала никого будить, выключила телевизор истереосистему, сняла куртку, сапоги, взяла телефон, босиком, на цыпочках,прошла в ванную, закрыла дверь и позвонила в отделение.

— Дуся нашлась?

— Нет. Шляется где-то, — сквозь долгий зевок ответиладежурная сестра Галя, — весна на дворе, вот она и загуляла. Кошка, понятноедело. Я ж говорю, надо её кастрировать.

— А как этот новенький?

— Нормально. Спит.

— Проверь.

— Я говорю, тихо все, Ольга Юрьевна.

— Пожалуйста, загляни в палату. Я подожду у телефона.

— Да что проверить-то? Не сбежал ли?

«Правда, что за глупости? — одёрнула себя Ольга Юрьевна. —Куда он денется?»

Галя всё-таки отправилась в палату. Ольга Юрьевна услышала,как стукнула о стол телефонная трубка, как зашаркали по истёртому линолеумутапки. В трубке звучали лёгкие щелчки, треск, похожий на хриплое бормотание. Намиг доктору Филипповой стало не по себе наедине с живой тишиной в трубке. Онасидела на краю ванной. Из крана медленно капала вода. Узкое тёмное окноотражало все в размытых бело-розовых тонах. Скрипела и подрагивала форточка.Ветер, мрак, ледяная ночь — все это осталось там, снаружи. Доктор Филипповабыла дома, в тепле и покое. Рядом спали муж и дети.

Она прикрыла глаза, чтобы не видеть в зеркале своё лицо. Приярком свете оно казалось серым, старым. В радужной мути под веками тут жепроступило лицо неизвестного. Мужчина, от тридцати пяти до сорока лет. Рост 180см, вес 73 кг, голова обрита наголо. Глаза маленькие, карие, лицо круглое. Носпрямой, приплюснутый. Рот большой. Губы пухлые, ярко-красные, блестящие, словнонакрашенные. Кожа белая, слишком тонкая и нежная для мужчины. Под подбородкомрозовая сыпь, раздражение от бритья. Никаких особых примет, которые помогли быустановить личность.