Говорил он с трудом, сквозь тяжёлую одышку. Женщина никудане ушла, присела рядом на скамейку.

— Случилось что-нибудь?

У неё был такой тёплый, мягкий голос, такие живыесострадательные глаза, что Борису Александровичу вдруг захотелось рассказать ейвсе, от начала до конца. Больше не с кем было поделиться. Сил нет терпеть имолчать, держать все внутри. Но она не поймёт. Так объяснить, чтобы поняла, онне сумеет. И в итоге вместо сочувствия будет страх, брезгливость. Онашарахнется от него, как от зачумлённого. Включатся древние инстинкты. «Чурменя, чур!»

— Сердце прихватило, но сейчас уже легче. Спасибо. Все впорядке.

— То-то я вижу. Люди, у которых все в порядке, в такуюпоздноту, в такую холодину не сидят на лавочке в сквере.

Да, это она верно заметила.

— Я просто так присел. Вышел прогуляться перед сном, иприхватило сердце. Вы идите, вас, наверное, дома ждут.

— Подождут. Я вас не оставлю. А вдруг воры, грабители? Вон,вы одеты хорошо. Оберут до нитки, спасибо, если не зарежут. У нас сосед подаче, Никитич, как-то в прошлом году с дочкой поругался, вышел поздно вечером,подышать. И плохо стало, от переживаний. Сел на лавочку, сидел, сидел. Подошлидвое, бумажник вытащили, а там все — паспорт, пенсионная книжка, денег тристарублей. Ну вставайте, держитесь за меня. Если вышли погулять перед сном,значит, живёте недалеко. Я вас до дома провожу.

Она помогла ему подняться. Он объяснил, где живёт. Идти былоправда недалеко. Минут десять медленным шагом. Женщина по дороге рассказывала освоих двух сыновьях, невестках, внуках, о муже, который к старости, дуракнесчастный, стал слишком часто выпивать. Борис Александрович молча слушал.

«Ну вот, есть ещё что-то нормальное, живое, — думал он, едвапереставляя ноги и пытаясь справиться с одышкой, — она помогает мнебескорыстно, по доброте душевной. Хороших людей много. Только кажется, будтовесь мир озверел. Стоит столкнуться с настоящим злом, и сразу кажется — ничегонет, кроме него. Зло наглое, лезет в глаза, затмевает собой свет. Может,всё-таки рассказать, поделиться с ней? Вдруг станет легче?»

Впрочем, он понимал: никому, никогда он не расскажет, что сним произошло, почему он оказался поздно вечером на лавочке в пустом холодномсквере, из-за чего так сильно заболело сердце. Даже с Надей, если бы она былажива, он вряд ли решился бы поделиться этой тайной. А ей он рассказывал все.

— Дома есть кто-нибудь? — спросила женщина, когда дошли доего подъезда.

— Да, конечно, — соврал он, — спасибо вам.

— На здоровье. — Она кивнула, улыбнулась.

В тишине двора отчётливо зазвучали переливы колокольчика.Женщина охнула, достала из сумки телефон.

— Иду уже, иду, не кричи! Ты что, маленький? Сам разогретьне можешь? Все там есть в холодильнике, возьми сковородку, поставь на плиту.

Она ещё раз кивнула Борису Александровичу и быстро пошлапрочь, продолжая разговаривать по телефону. Ему стало жаль, что он не спросил,как её зовут.

Свидетель Краснощёков Олег Сергеевич, 1975 года рождения,был удивительно спокоен. Даже не верилось, что именно ему полчаса назадпришлось наткнуться в лесу на труп. Он не просто увидел, он упал,поскользнувшись в темноте. Сначала почувствовал под руками холодное, скользкоеи только потом, посветив зажигалкой, разглядел, что это мёртвая девочка.

Когда он давал показания, у него лишь слегка дрожали руки,он курил без конца, закуривал от окурка новую сигарету.

— Я остановился, чтобы отлить. Короче, вылез, ну и Кузя замной. Он у меня вообще-то пёс послушный, спокойный, а тут как с ума сошёл.Рванул к лесу и лает, воет. Я зову, он не идёт. Слышу, заливается где-то совсемблизко. Хорошо, у меня фонарик есть в машине. Короче, я пошёл за Кузей, агрязно ещё, блин, прошлогодний снег, слякоть. Я поскользнулся и упал прямо нанеё, представляете! Даже не понимаю, как у меня разрыв сердца не случился. АКузя мой, дурья башка, главное дело, её вообще не унюхал. На ворону лаял.Охотник, блин!

Он говорил тихо, медленно. Подружка его, наоборот, билась вистерике. Они возвращались из гостей, с подмосковной дачи. У них было отличноенастроение. В машине играла музыка. И вот, приспичило остановиться.

Девушку трясло. Когда приехала группа, она кричала, рыдала,потом сидела в фургоне «скорой» и тихо, монотонно повторяла:

— Ой, мамочки, ой, мамочки!

Ей дали успокоительное.

Что касается Кузи, он как будто пытался осмыслитьпроисшедшее. Стоял рядом с хозяином, понурый, задумчивый, только иногда вздыхали помахивал хвостом. У следователя Соловьёва был точно такой же пёс,тёмно-шоколадный американский водяной спаниель Ганя. Гладкая морда, длинныелохматые уши. Завитки шерсти похожи на дикую причёску «дреды», когда волосыпропитывают каким-то липким раствором и скатывают в косицы-шнурки. Именно такиекосицы разметались по ледяной прошлогодней траве вокруг головы убитой девочки.

— Нет, я ничего не трогал, конечно, сразу позвонил «02». Ноя на неё свалился в темноте. Не знаю, может, какие-то следы испортил. —Свидетель закурил очередную сигарету. — Блин, она же совсем кроха, ребёнок, летдвенадцать, не больше! Она мне теперь будет сниться всю жизнь.

Соловьёв машинально поглаживал тёплую собачью голову, и отэтого становилось немного легче.

За семнадцать лет работы старшему следователю ГУВД ДмитриюВладимировичу Соловьёву всего четыре раза приходилось выезжать на детскиетрупы. Это был пятый. Место происшествия — опушка леса, примыкающая кПятницкому шоссе, в двадцати километрах от МКАД. Убитая — девочкадвенадцати-четырнадцати лет. Рост около ста пятидесяти пяти сантиметров, веспримерно сорок килограмм. Волосы тёмные, длинные. Тело обнажено. Одежда —джинсы, сапожки, свитер, куртка, — все раскидано вокруг, в радиусе двух метров.Предположительная причина смерти — механическая асфиксия, удушение руками. Припервоначальном осмотре, кроме следов удушения на шее, никаких иных видимыхповреждений не обнаружено.

— Но, знаете, поза у неё была какая-то другая. Кажется, онасидела, прислонившись к стволу. Упала, когда я на неё налетел. Не понимаю, каку меня сердце не лопнуло. Под руками что-то ледяное, скользкое и —представляете — подвижное. В первый момент мне даже показалось, что она живая.Запах странный, сладкий. Конфеты или жвачка, что-то в этом роде. — Пареньсморщился и посмотрел на свои ладони.

— Масло, — подсказала его подруга. — Косметическое масло. Утебя до сих пор руки пахнут, и на свитере жирные пятна.