* * *

Прилетел Рома.

Водитель поехал встречать его в аэропорт.

Я встала по будильнику. В два часа дня.

Оделась и долго красила ресницы перед зеркалом.

Домработница налила в банку куриный бульон и завернула вфольгу паровые котлетки.

Я выбрала на полке несколько любимых фильмов Артема.Положила их в сумку вместе со сменным бельем, пижамой и спортивными штанами, накоторых белыми буквами было написано «Don't worry, America».

Рома задерживался.

С посещениями в ЦКБ строго. После 17.00 уже не пустят.

Было 15.15.

«Наверное, пробки», — подумала я, рассматривая себя взеркале.

Рома должен оценить осунувшееся лицо матери, чей сын вбольнице.

— Где же Рома? — заволновалась домработницаТамара. — Не опоздать бы вам к Артему.

Я набрала мобильный мужа.

Ответил водитель.

— Где Рома? — спросила я раздраженно.

— Он у Артема, в палате, — отрапортовалводитель, — а телефон мне оставил.

Я растерялась.

— Он в больнице?

— Ну да.

Значит, он поехал к Артему сразу из аэропорта, не заезжая замной. Я в бешенстве швырнула трубку.

Схватила сумку, банки. Если ехать очень быстро, то успею.

Вот свинья. В своем репертуаре.

Он перезвонил через несколько минут.

Я не стеснялась в выражениях. Я орала так, как это принятобыло между нами последние полгода.

— Ты бы мог позвонить! Я, как дура, ждала тебя! Я могуопоздать теперь, а у меня одежда, еда ребенку!

Рома был так же невозмутим, как и все десять лет нашейсовместной жизни.

— Не волнуйся, ты успеешь. У меня вторая линия,увидимся вечером.

Гудки.

* * *

Грустный Артем бездумно переключал телевизионные каналыогромным квадратным пультом.

— Никита!

Это было мое прозвище. По фамилии: Никитина.

— Папа приезжал, — похвастался он.

— Я знаю…

Я поправила жесткое больничное одеяло.

Сердце на секунду захлебнулось в вязкой жалости и замерло. Явзяла себя в руки.

— Малыш мой, скоро поедешь домой.

— Когда?

— Завтра вытащат катетер, через день снимут швы, и все.

— А это не больно? — заволновался Артем, глядя наменя своими серьезными серыми глазами.

— Нет, — пообещала я, испытывая невероятноеоблегчение оттого, что не вру ему.

* * *

Вечером мы с Ромой встретились у свекрови.

Она праздновала шестидесятилетие. По этому поводу у нее домасобралась вся творческая интеллигенция Москвы. Как уточнила сама свекровь, «всявыпивающая интеллигенция».

Рома подарил матери кольцо de Grisogono с россыпью черныхбриллиантов.

— Ты сократил мне лимит на карточке, а сам de Grisogonoпокупаешь, — прошипела я в ухо мужу.

— Когда тебе будет шестьдесят, выберешь все, чтозахочешь, — засмеялся Рома.

Моя свекровь — известный театральный режиссер. У нее былабурная молодость, и каждый из присутствующих гостей знал об этом не понаслышке.

Я лучезарно улыбалась знаменитым актерам и кокетничала спродюсерами.

Перед тем как сказать тост, я закрылась в гостевом туалете.Одна маленькая дорожка для вдохновения мне явно не повредит.

Подняв бокал, я несколько минут воспевала немеркнущуюкрасоту и божественный талант своей свекрови. Она слушала снисходительно инасмешливо. Наши отношения не сложились с самого начала. Она так и не смогласмириться с тем, что Рома женился на точной копии ее самой. Я только врежиссуру не пошла. Но, как говорится, еще не вечер…

Когда веселье было в разгаре, появился мой свекор.Безукоризненно галантный гомосексуалист. Пожалуй, единственный гомосексуалист вбольшом бизнесе у нас в России.

Эффектно преподнес жене часы, квадратный корпус которых былщедро усыпан черными бриллиантами. De Grisogono, конечно. Моя свекровь не любитэкспромтов, режиссер все-таки.

Рома натянуто поздоровался с отцом.

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мой муж ушелиз уютного семейного бизнеса и оказался один на Большой Дороге РоссийскогоПредпринимательства. Свекор пережил это с трудом. Но изо всех сил делал вид,что уважает право сына на самостоятельность и независимость.

Лучше всего Рому понимала мать. Хотя иногда мне казалось,что она приветствует его свежеприобретенную автономность только потому, чтолимиты на моих карточках сократились втрое — как и положено у жены начинающегобизнесмена. И это после стольких лет замужества!

Я сделала в туалете еще одну маленькую дорожку.

— Никита, ты научилась готовить любимые Ромины паровыекотлетки? — спросила меня свекровь через весь стол.

Раздались заинтересованные возгласы. Этот вопрос свекровьзадает мне уже давно, и я не удивлюсь, если гости скоро начнут делать ставки.

— В последнее время у Ромы не получается кушать дома,он слишком поздно приходит, — ответила я, а мой взгляд красноречивопродолжал: «Потому что вы с папочкой достали моего мужа настолько, что емупришлось уйти и начать все сначала!»

Глаза свекрови метали молнии.

— А ты все скучаешь? Так ничем и не занялась полезным?

Так, лучше не заводиться. Она ведь прекрасно знает, что это— моя больная тема. У каждого в этом семействе есть свое дело, у каждого, кромеменя.

— Подожду, когда муж разбогатеет, и займусьблаготворительностью.

— Ну да, как раз у него и поучишься.

Как же мне хотелось когда-нибудь утереть ей нос!

Но пока я могла позаботиться только о собственном носе. Яснова отправилась в туалет.

Напудрив носик ко-ка-ином,

Я выхожу на променад…

Откуда эта дурацкая песенка? И почему каждый раз, уезжая отсвекрови, я даю себе слово научиться готовить эти несчастные паровые котлетки,но забываю, переступая порог собственного дома. Сегодня обязательно скажуТамаре, чтобы научилась. Там весь секрет в том, что в них надо добавить тыкву.

* * *

Рома заснул еще до того, как я успела обсудить с ним майскиепраздники. Едем мы куда-нибудь отдыхать или это тоже та жертва, которую ядолжна принести его внезапно проявившейся самостоятельности?