— Там вообще все поменялось, — поддержала яразговор, — даже казино открыли.

— Отличное, кстати, — подхватил Рома.

Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугалсяочередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешилперевести разговор на другую тему.

Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашейкомпании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как этопринято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем,имеется в виду, переводе.

Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства,хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывалисьотношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были егодостойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.

Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, чтоАльберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в егобудущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явноценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение— не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовкуМосквы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюдадивиденды.

Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что ужеприятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.

Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он былполосатый. Как и его костюм.

И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — бельетоже.

— Для полосатой рубашки этот не годится, —объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил егосоусом «Терияки».

Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколькоразноцветных галстуков.

— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовыйгалстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.

Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.

Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.

Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явнотронула.

— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая словашироким жестом.

— Спасибо.

— Тебе правда идет, — согласилась я.

Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Ромащелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.

Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали,обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.

По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время дляРомы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась кАльберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.

Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось,как воздушный шарик с глазками.

Рома вскрикнул одновременно со мной.

Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери.Рома побежал за ним.

«Наверное, в машину, — подумала я в каком-тоступоре, — за шприцем».

Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которыемогла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.

— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…

В дверях появился Рома.

— А где Альберт? — виновато спросила я.

— Уехал.

Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.

— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это моглослучиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках смаслом и уксусом.

— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживаетбешенство.

Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В составоливкового масла входило масло из семян кунжута.

— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, явообще не знаю, кто купил это масло…

Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.

Поужинали.

В первую секунду было такое чувство будто не я их, а онименя… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.

У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он непоказал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.

— У каждого свои места для знакомства сженщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними вметро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят залучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.

Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо наулицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясьпервым по-настоящему теплым днем.

Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой врваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-заполного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Онавыглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.

Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло бытькаким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и,оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.

Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейшихпроизводителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всейстране.

Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство онапровела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что еслидети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться вМоскве.

Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУпоступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила мамепрямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесьнепонятно!»

Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла вМоскве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками,бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.

На одной из вечеринок в собственной квартире онапознакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнесласьи к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что еенеожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собираласьпоступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления вэтот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться.Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессиитолько тех, кто ее хорошо сдал.

Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будетхорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективногооднокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжеласкрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. Вобщем, до первой пластической подтяжки.