человек из свиты, который может это сделать и не вызовет подозрение у Александра Павловича. Вы же знаете, как он всего боится. Мне нужно ему сказать лишь пару слов.

– Если об этом узнает император?

– Случится катастрофа. Я буду арестован, и вы вместе со мной. Думаю, и Александр подвергнется наказанию, – честно объявил Панин.

– Хорошо, – согласился я. – Попытаюсь. Где должна состояться встреча?

– У Жеребцовой.

– Её дом под наблюдением.

– Я вам больше скажу, соглядатаи лично докладывают фон Палену, а он уже решает, что доносить императору, а что – нет.

– Почему же сам фон Пален не желает устроить вам встречу?

– Во-первых, Александр боится фон Палена, а во-вторых, нашему генерал-губернатору нельзя рисковать. Если Пётр Алексеевич попадёт в опалу, как нам без него? В его руках полиция.

– Действительно, – с иронией согласился я. – Мной рисковать можно.

– Семён, прекратите. – Панин недовольно качнул головой. Выпрямился. – С вас спрос маленький, да и мы вас вытащим хоть из Сибири, хоть из петли. Если уж братьев Зубовых фон Пален сумел оправдать, так вас – и подавно.

– Хорошо, я попробую уговорить Великого князя, хотя заранее успеха не обещаю.

У истоков заговора

С Александром я смог переговорить после вечернего вахтпарада. Передал ему просьбу Панина встретиться в доме Жеребцовой.

– Нет, нет! Ни в коем случае, – испуганно замотал он головой. – Проведите его ко мне вечером. Переоденьте его в гвардейца…. Придумайте что угодно. Но только поздно вечером, и только на минутку.

– Делать нечего, – согласился Панин.

Уваров нашёл под рост Панина мундир унтер-офицера Преображенского полка. Как раз преображенцы должны были к вечеру этого дня заступать в караул у дворца. Мы подъехали к Зимнему на карете фон Палена. Проскочили во двор ко входу для прислуги. Темной лестницей поднялись к столовой. Нас встретил Уваров и провёл через караульные посты прямо к покоям Александра.

Великий князь был в кабинете один. Единственная свеча горела на столе в тяжёлом бронзовом канделябре. Шторы на окнах плотно задёрнуты. Мы с Паниным поклонились.

– Я слушаю вас, господа, но прошу излагать дело кратко, – предупредил он. Александр очень нервничал, от чего голос его дрожал.

– Моя речь займёт не более минуты, – ответил Панин уверенно.

– Ради бога, говорите тише, – попросил Александр.

– Хорошо, – не сбавляя тона, согласился Панин. – Осмелюсь говорить от имени передового просвещённого дворянства. Россия нуждается в срочных переменах государственного устройства.

– Я знаком с трудами Новикова, – поспешил заверить нас Александр.

– Надеюсь, вы согласны с его теорий преобразований?

– Возможно, – уклончиво ответил Александр.

– Во избежание новой пугачёвщины и во имя экономического и политического процветания России, нужно немедленно приступать к реформам.

– Но я здесь причём? – раздражённо пожал плечами Александр. – С этими вопросами вам надо обратиться к императору.

– Вы прекрасно понимаете, что это невозможно.

– От меня вы что хотите? Чтобы я предложил отцу проект реформ?

– Нет. Императором должны стать вы, – твёрдо сказал Панин.

У Александра на мгновение пропал дар речи. Он выпучил глаза, пыхтел, шипел, потом спокойно произнёс:

– Каким образом? Как это вы намерены сделать?

– Гвардия все сделает. Так бывало уже не раз.

– Уходите, господа, – бросил Александр и отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Мы шли по гулким переходам Зимнего. Панин шагал резко, раздражённо.

– Вы разочарованы? – спросил я.

– Не то слово, – сквозь зубы прорычал он. – Понял я только одно: чтобы добиться перемен в России, надо всю династию под корень…

– Осторожней, – одёрнул я его. – Почему бы действительно не представить проект реформ на рассмотрение императору.

– Смеётесь? – хмыкнул Панин. – В бытности, служа статс-секретарём, я пытался говорить с императором о преобразованиях в политическом устройстве. Он только раздражённо ответил, что все это – полная чушь, а мне бы стоило заниматься текущими делами. Думаете, он не ознакомлен с трудами Новикова? Уверен, что читал всё. Беда императора в том, что он думает, будто он один знает истину, и больше никто. Только он способен правильно управлять Россией. С такими воззрениями нашего правителя вскоре мы придём к катастрофе.

– Вы сгущаете краски.

– В чем же? Отмена дворянских собраний. Запрет ввоза книг. Закрытие типографий. Жесточайшая цензура…. Посмотрите, как дворянина он урезал в правах. Служить – обязательно. Крестьянина не тронь – он только три дня в неделю твой. Книги печатать не смей. Ввозить из-за границы литературу и даже ноты – запрещено.

– Он дал свободу вероисповеданию. За это народ любит императора.

– То-то кругом появляются общины старообрядцев и только смущают тех, кто придерживается истинной веры.

– Но вы же – масон. Масонам так же дарованы свободы.

– Дуг мой, масонство, конечно, дело просветительское, но его больше используют для карьеры. И вам бы не мешало приобщиться к братству. Согласен, среди братьев много просвещённых людей, но множество и всякой шелухи. Да и шпионов – достаточно. Попробуй на собрании заговорить о преобразовании – и сегодня же будет доложено обо всем императору.

– Прощайте, – сказал мне Панин, садясь в карету. – Нынче я отбываю обратно в ссылку. Буду рад вас видеть в моем скромном имении. Приезжайте, хоть на недельку. Мне, порой, бывает очень скучно.

– Я постараюсь вырваться.

– Вот, и отлично. Поохотимся, пофилософствуем. У меня чудесная библиотека. Я вас накормлю вкуснейшим вареньем. А какие пироги у нас пекут…. Приезжайте на Пасху.

* * *

Дежурный офицер вызвал меня к императору. Павел поднялся из-за стола. Прошёлся по кабинету, остановился возле портрета первого консула Франции. Наполеон в красном камзоле стоял возле стола и указывал правой рукой на стопку листов бумаги со сводом законов. Левой он небрежно сжимал пару перчаток. Павел долго разглядывал картину, затем повернулся в мою сторону.

– Мне неприятно вести допрос, – сказал он резко. – Может быть, сами все расскажете?

– Позвольте узнать, в чем мой проступок, Ваше величество? – сдержано спросил я, хотя понял, о чем пойдёт речь.

– Зачем вы приводили Панина к Александру? Мало того, что ему запрещено появляться в Петербурге, так он ещё имеет наглость разгуливать по дворцу.

– Виноват. Я не знал…, – попытался я соврать

– Бросьте! Все вы знали, – прервал меня император. – Что хочет он? Что хочет Новиков и вся эта шайка просвещённых и прогрессивных?

– Они хотят разделения власти между императором и дворянским собранием.

– Вы помните времена правления моей матушки, Царство ей небесное? Тогда страной правили вот эти просвещённые: Потёмкин, Орловы, Зубовы…. Что было с Россией? Казну разворовали. Поместий себе понастроили. Народ ободрали до того, что чуть ли не каждую весну голодные бунты происходили. А в армии что творилось? Пьяная гвардия, постоянные войны, невыносимые рекрутские наборы… Вы хотите повторения?

– Простите, я