сталактитах из хрусталя была Пыль, — в какой-то момент я вспомнил о том, что видел внутри васильковых пещер, и задержался на месте.

Я все чаще пользовался пси-зрением, а поле моего взора позволяло избегать схваток с кем-либо на нашем пути. Остались позади пещеры и пропасти, где порода приобрела странный небесный оттенок, а над головой висели светлячки сталактитов, излучая во все стороны свет. Мы вышли на открытое место — насколько может считаться открытым место, где далекий потолок погружен в непроглядную тьму, и недоступен малейшему взору.

Глядя на него, я все чаще ловил себя на мыслях о том, что это не мир вокруг нас такой большой, а это мы — маленькие, крошечные создания, для которых громадной кажется любая пещера. Вот только эта была не пещера, а нечто рукотворное, хотя и не человеческими ладонями был создан под нами этот серебряный, гладкий пол.

Когда я шел по нему, то его серебряная поверхность в моем воображении представлялась озером — безбрежным и незыблемым, как в безветренную осеннюю ночь. Я видел в нем свое отражение, как в зеркале — в ответ на меня смотрели, всякий раз, недоуменные мои голубые глаза, — которые принадлежали не мне. Я видел небрежные, нечесаные каштановые волосы на бледной коже, которая не ведала солнца, и гладкое молодое, мужское лицо. Я помолодел на десять лет. И был больше — не я.

Но вот что скрывалось в зазеркалье — на обратной стороне серебряного зеркала — оставалось тайной за семью печатями. Белка однажды сказала, что этот пол не пробить. Но что это тогда такое? Граница мира, в котором мы съежились, люди?

Что случилось с нами? Почему мы живем теперь здесь? И, самое главное — победили ли Червя, который пришел съесть Землю, или точнее, извлечь жизнь из всех нас, людей? На мой вопрос не мог пока ответить никто, но мой призрачный собеседник предложил верить своим глазам.

— Мы победили, если мы живы, Антон, — сказал он.

Белка, между тем, встрепенулась от моего восклицания, и оглянулась на меня. Наши взгляды столкнулись... и я впервые не встретил в них настороженность.

Я до сих пор не понимал, что убедило её теперь верить мне — то ли те две ночи, что прошли безо всяких угроз для неё, хотя вряд ли она легко смежила веки — то ли те два дня, когда поводырём был уже я. Своим пси-зрением, я зрел тварей — и множество их, среди извилистых коридоров и каменных стен. И я сумел провести нас в безопасность, ни разу не столкнувшись больше нос к носу ни с кем. Но даже для этого ей было нужно довериться мне — как она, собственно, и поступила. И, как теперь она понимала, не прогадала.

Два дня... странно даже так говорить, ведь я не знал, как измерить здесь время суток — без солнечного света над головой. Но для удобства я считал, что их было двое. Важно, что за это время девушка чуть пообвыкла и привыкла, что я не пытаюсь больше на неё кидаться. И то хлеб.

— Да — там Пыль, — сообщила мне Белка, и приостановилась для передышки. Почесала свои пушистые ресницы пальцем в перчатках, от души размазывая по белому лицу пыль, и продолжила говорить. — Обычными инструментами хрусталь не взять, но — тем не менее, это возможно. Только это запрещено воспитателями — они говорят, что Пыль в хрустале питает биомы. Если все хрусталики разломать и Пыль извлечь, то все внутри них погибнет.

— Они... берегут этих тараканов, что ли?! — поразился я, но потом призадумался. — Или просто хотят сохранить на будущее природу? Ты же говорила — там... «Солнце»? И насколько большие эти биомы?

— Большие, но насколько точно — не знаю, — задумчиво отозвалась девушка. — Что касается тараканов, то на них можно охотиться. Извлекатель может извлечь эссенцию даже после смерти, какое-то время. Если мозг заморозить, то даже лучше. Мужчины из Вентилятора постоянно охотятся на разных созданий, чтобы их обменять на что-нибудь интересное или полезное, или просто красивое — чтобы подарить нам.

Белка кокетливо на меня взглянула, с взмахом пушистых ресниц — скорее подчиняясь инстинкту женщины, нежели пробуя заигрывать со мною всерьёз. Но я всё равно это пропустил, потрясённый обмолвкой.

— Из тараканов можно извлечь эссенцию!? — я поразился.

То, что в Извлекатель можно отправлять не только людей, полностью ломало мне картину мира, которую я успел себе нарисовать.

— С трутней эссенции совсем мало выходит, — призналась Белка печально. — Это всё потому, что они почти неразумные. Вот из разведчиков или воинов можно извлечь почти столько же, сколько из... допустим, меня.

— Погоди, — я запнулся на этом месте. — Но это же означает, что...

— Да, они очень умные, — подтвердила мои худшие опасения Белка. — Больше эссенции можно извлечь только из мужчины, который владеет пси-способностями. Чем сильнее способности, тем лучше. Ещё говорят, что в ульях тараканов живут очень опасные особи, с которых можно получить даже больше, чем с десятка людей. Но я ни разу не слышала, чтобы их получалось поймать.

Я закрыл и открыл свои веки. Картина в моей голове становилась все более целостной. Я начал примерно понимать, как работает этот мир.

Оставим в сторону вопрос с пси-способностями у женщин — воспитатели точно проводили политику повышения рождаемости. Если бы дамы овладели магическими трюками вроде телепатии, разводить людей для Извлекателя стало бы слишком сложно. Так что тут все логично.

В итоге выходило, что Извлекатель имел пугающе много чего похожего на то, как охотился Червь. Извлекатель получал эссенцию, для чего ему требовались живые (или недавно погибшие) разумные создания. Возможно, между пси-способностями людей и «разумом» была прямая связь, благодаря которой из тренированных пси-пользователей получалось больше извлечь.

Зачем была нужна эссенция, я уже знал — благодаря ей работали Проекторы, которые делали вещи из ничего. Некоторые из них производили даже предметы невообразимой сложности — вроде наших странных комбинезонов, которые поглощали пот, и много чего ещё. И, кстати, зарастали после получения урона, будто живые создания — я порвал на Белке комбинезон, будучи Шутом. К этому времени — без всяких следов.

— Белка, а почему нельзя разводить этих тараканов, чтобы потом пихать в Извлекатель вместо людей? — я закономерно заинтересовался возможностью разводить вместо людей всяких тварей, желательно