Бог ты мой! В его отсутствие Мэгги превратилась в поразительную светскую красавицу!

Мысль об этом оказалась столь же неприятной, как и наличие у нее жениха. А чего он ждал? Надеялся, что родителям удастся вечно защищать ее от внимания других мужчин, и он будет единственным, кто способен оценить по достоинству ее красоту, взлелеянную в сельском уединении? Что такая девушка, чей ротик, как он хорошо узнал, имеет склонность зовуще открываться под поцелуем, станет ждать его до скончания века?

Джереми бессильно опустился на край постели, поднял руку ко лбу. Он был горячим, наверное, опять лихорадка. Но что в этом нового? Уже много недель он боролся с регулярными приступами болезни. Врачи в Нью-Дели уверяли, что это нормально и он будет страдать от них еще несколько лет после выздоровления. Услышав подобную весть, Джереми чуть не ударил врача, только от слабости не мог сжать кулак.

Он снова взглянул на Мэгги, которая дышала ровно и глубоко. Она всегда крепко спала, не просыпаясь, даже когда ее ребенком уносили из-за стола в кроватку. На этот раз она не слышала громкий трезвон у дверей, а сейчас безмятежно игнорировала его присутствие у своей кровати. Он мог бы ласкать и обнимать ее, и она наверняка бы не проснулась!

Мысль весьма соблазнительная. Джереми отчетливо вспомнил некий день пять лет назад, и его рука сама собой потянулась к голой белоснежной икре…

На секунду пальцы ощутили тепло атласной кожи, а в следующий миг уже отдернулись, словно от раскаленного металла. Да что с ним такое? Он больше всех из живущих на свете имел право прикоснуться к этой девушке. Покидая Англию пять лет назад, он был уверен, что по возвращении женится на Мэгги Герберт.

Конечно, нельзя сказать, что в последующие годы он воздерживался от радостей иных объятий, пытаясь изгнать память о поцелуях Мэгги Герберт. Он же не был евнухом! Сердечные подвиги полковника Ролингза стали притчей во языцех у его подчиненных, вызывая их безмерное восхищение и дружеские шутки со стороны женатых офицеров. Большей частью Джереми не обращал на них внимания, прибегая к кулачным ответам, если был зол или пьян, что случалось весьма часто, так как Индия — страна жаркая, невыносимая, полная нищеты и болезней, а отнюдь не край чудес, который они с Мэгги воображали себе в детских играх.

Но хотя Джереми увивался за дюжинами женщин, ни одна из них не заставила его сердце биться так, как тогда в конюшне с Мэгги. Он не встретил другой женщины, которая так безоговорочно завладела бы всем его существом. Иногда это мешало, например, в случае со Звездой Джайпура, однако придавало его жизни какой-то особый смысл и цель. Джереми, помня совет дяди, сосредоточил весь свой немалый ум на том, чтобы выказать себя достойным такой девушки, как Мэгги, что, к некоторому его удивлению, привело к довольно быстрому продвижению по службе. В кавалерии ее величества он четко и споро выполнял любое задание — от сопровождения важного посланника сквозь джунгли до подавления мелких крестьянских беспорядков. Во всяком случае, эти задания отвлекали от мрачных мыслей, одолевавших его на досуге и во времена безделья.

Джереми заслужил у начальства уважение смекалкой и бесстрашием, а поскольку он скрыл титул, то немногие знали, что молодой человек по имени Джереми Ролингз, старательно продвигающийся по службе, на самом деле один из богатейших людей Англии, герцог, дядя которого влиятельный пэр. Для друзей-офицеров Джереми был лишь капитаном Ролингзом, хотя вскоре получил чин майора и орден. Так королева отметила его решающую роль в подавлении джайпурского мятежа. К тому моменту, когда его свалила не вражеская пуля, а малярия, Джереми был признан храбрецом, бесстрашным героем и воротник его алого мундира украсила еще одна золотая звезда.

Тем не менее для него эти почести, звания, даже награждение Звездой Джайпура ничего не значили. Он лишь сознавал, что впервые в жизни делает нечто не только хорошо и умело, но и охотно. И все это время он терпеливо ждал письма от Мэгги, в котором она попросила бы его вернуться домой.

Он надеялся, что оно вот-вот придет, когда на четвертом году пребывания в Индии получил от тетушки Пиджин известие о смерти леди Герберт. Но его письмо с соболезнованиями, единственное, которое он написал кому-либо за свое отсутствие, осталось без ответа. Только спустя двенадцать месяцев, когда пришло сообщение о помолвке Мэгги, он понял, что долгие годы ожидания оказались бесцельными: девушка, которую он выбрал в жены, выходит за другого. Видимо, она с самого начала не приняла его предложение всерьез и быстро забыла о нем.

Значит, он обманулся… или был обманут… И пять лет напрасно страдал в далекой жаркой стране.

Теперь Джереми вернулся, чтобы отомстить.

С первой же минуты, узнав о ее предательстве, он стал думать о мести, именно эта мысль и помогла ему выжить в те страшные недели, когда он погибал в бреду от лихорадки. Джереми был уверен, что только жажда мести спасла ему жизнь. Иначе кто заставит коварную Мэгги Герберт пожалеть о содеянном? В результате он поднялся с больничной койки, настоял на отправке в Англию, хотя врачи уговаривали его побыть в госпитале подольше, чтобы окрепнуть перед трудным плаванием домой.

Но сейчас, когда объект его мучительных терзаний перед ним, Джереми осознал, что не может наказать ее. Пока не может.

Да, пока не может. Сначала он поиграет с нею, как тигр с добычей. Он уже наблюдал такое и представлял радость и удовлетворение помучить ее немножко перед тем, как добить.

Джереми посидел, разглядывая спящую Мэгги, а затем с силой опустил загорелую ладонь на ее тугую ягодицу, защищенную лишь ситцем ночной рубашки.

Мэгги завизжала, словно ей подожгли волосы, подскочила на месте и начала возмущенно оглядываться в поисках виновника, разбудившего ее так грубо. Увидев человека, сидящего на краю постели, она издала новый вопль, на этот раз оскорбленной скромности, и попыталась натянуть на себя простыню. К несчастью, та была придавлена смеющимся мужчиной, поэтому вытащить ее никак не удавалось. Наконец Мэгги прижала к груди подушку, стремясь прикрыть то, что не скрывала ночная рубашка, и заикаясь воскликнула:

— К-кто вы? Немедленно убирайтесь из моей комнаты! Я сейчас позову сыщиков с Боу-стрит, чтоб вас забрали!

Джереми хохотал от души. Выражение ее лица стоило пяти лет проклятого индийского климата. Да он бы пересек Сахару пешком, если б знал, что снова увидит такое.

— Ах, Мэгги, — сквозь смех выговорил он. — Если бы ты могла сейчас увидеть себя! Твое лицо… выражение… Бесподобное! Просто бесподобное!

Она узнала его, и выражение лица у нее мгновенно изменилось. В полумраке спальни трудно было разглядеть детали, но человек, сидевший на краешке ее постели, был похож… ростом и обликом…

— Джереми? — осторожно произнесла она. — Это ты?

— Он самый! Единственный и неповторимый. — Герцог смахнул выступившие слезы. — Господи, ну и вопль! Ты орала, как Прейхерст, когда мы свесили с галереи Большого холла змею и стали ее раскачивать.