— Да? — Герцог встал, и комната сразу поплыла у него перед глазами. Не желая выказывать слабость перед Мэгги, он все же сделал несколько шагов и опустился в кресло у камина. — Значит, ты хочешь сказать, что тебе действительно платят за твою мазню? Так, Мэгги?

— Это не мазня! — возмутилась она. — Это портреты. И платят мне за них очень даже хорошо.

— Неужели? — Джереми взял с инкрустированного слоновой костью столика чучело птицы. — И чем же они платят? Такими вот детскими игрушками?

— Разумеется, нет. А игрушки нужны, чтобы развлекать детей, пока я стараюсь их нарисовать. Моя специальность — детские портреты.

— Детские? — Герцог презрительно оттопырил губу. — Как насчет домашних любимцев? Ты по-прежнему рисуешь животных?

— Иногда, если мне нужно оплатить счета.

Нахал! И с каким надменным видом расхаживает по ее спальне, будто она принадлежала ему! Вообще-то так оно и есть, хотя это не давало ему права расшвыривать ее вещи. Армия явно не смогла научить Джереми Ролингза джентльменскому поведению. Вылезти бы сейчас из постели и вырвать у него птицу… но тогда пришлось бы стоять перед ним в рубашке, без корсета, поддерживающего грудь… А Мэгги хорошо представляла себе, как грудь будет подпрыгивать при каждом шаге… Ей ли не знать, как плохо скрывает этот недостаток легкий ситец.

— Счета? — Джереми вернул птицу на место и взял заводную лошадку. — Ты же не платишь дяде Эдварду и тете Пиджин за проживание!

— Нет, однако я снимаю маленькую студию в Челси, чтобы твой дом не пропах скипидаром. Потом, надо покупать холсты, подрамники, не говоря уже о красках, оплачивать проезд моих натурщиков… И еду, если я не успеваю вернуться сюда вовремя… Ну и, разумеется, есть Хилл…

Джереми, начавший заводить лошадку, уставился на нее с таким видом, словно она сообщила ему, что обожает нищенствовать.

— Чего ради ты платишь за это сама? Только не говори, что сэр Артур назначил тебе мизерное содержание. Наверняка матушка завещала тебе какие-нибудь деньги…

Проклятие! Она снова покраснела до ушей и, опустив глаза на своего песика, небрежно-холодновато ответила:

— Папа не одобряет моего занятия живописью. Единственные деньги у меня те, что я заработала за последние месяцы. Поэтому я так долго подыскиваю себе квартиру. Твои дядя с тетей предложили мне, пока они в городе, пользоваться этим домом.

Не успела она договорить, как Джереми вскочил с кресла и забегал по комнате.

— Черт побери! — воскликнул он так громко, что обвисшие собачьи уши встали торчком. — Неужели старик Герберт ничего не дает тебе?

— Не надо так удивляться. Я вполне могу себя содержать. В общем, непременно смогу, после выставки…

— Выставки? — Герцог поставил лошадку на столик, и она зашагала, издавая раздражающее жужжание. — Что за выставка?

— Выставка картин, — устало пояснила Мэгги. — То есть работ, написанных мной к настоящему времени… Я имею в виду еще не проданных. Она состоится в субботу. Чем больше я получу заказов, тем больше… Джереми, смотри, чтобы она не упала, а то разобьется, и у меня нет денег на новую…

Тот быстро подхватил игрушку, оказавшуюся уже на краю столика.

— Поверить не могу. — Он покачал головой. — Герберт перестал давать тебе деньги, поскольку не одобряет твоей живописи! Скряга.

Теперь ему стало понятно, что за слезами Мэгги по поводу смерти матери было нечто большее, чем горечь утраты. С леди Герберт умерла последняя надежда на родительскую поддержку единственного занятия, к которому у нее лежала душа и которое хорошо получалось.

— А как твои сестры? Они уже повыходили замуж, и, если не ошибаюсь, удачно. Почему ты не попросишь у них поддержки? Хотя бы временно.

— Господи, — тихонько вздохнула Мэгги. — У тебя все так просто… Я не хочу ничего выпрашивать. Тем более что все они согласны с папой.

Как она ни старалась, однако не могла скрыть легкой горечи. Осуждение сестер ранило ее больнее всего. Одно дело сносить разочарование отца, и совсем другое, когда тобой недовольны пятеро сестер, особенно старшая, мнение которой безоговорочно поддерживают остальные. Анна никогда не одобряла ни поступков, ни решений Мэгги, будь то ее отношения с герцогом Ролингзом или отъезд в парижскую Школу искусств, а после смерти матери ее нетерпимость к младшей сестре стала воинствующей. Анна не могла простить, что та предпочла живопись материнству, единственно достойному, по ее мнению, призванию женщины.

Мэгги, кажется, понимала, отчего сестра так бурно к этому относилась. У Анны, самой слабенькой из сестер Герберт, недавно случился выкидыш, третий за десять лет замужества, поэтому четверо ее детей были ей особенно дороги, а потери лишь укрепляли в убеждении, что материнство — святая обязанность каждой женщины. Решение Мэгги стать художницей, которое не поколебала даже смерть матери, потрясли Анну до глубины души, а недавняя помолвка еще больше разъярила всех Гербертов: у них получалось, что отсутствие мужа лучше, чем муж-француз.

Видя огорчение Мэгги, герцог невольно сжал кулаки.

— Ладно, Мэгги, не обращай внимания, — сказал он с наигранной жизнерадостностью. — Я всегда считал их довольно бесцветными. Ты исключение.

— Спасибо, но думаю, на этот раз они правы. «Чти отца своего и мать свою». Помнишь Библию?

— Конечно, хотя есть и кое-что еще. Например, «кто без греха, пусть бросит в нее камень». Твоим сестрам надо печь свои пирожки…

— Ох, Джерри! — засмеялась Мэгги. — Кажется, ты путаешь Евангелие с йоркширскими поговорками миссис Прейхерст.

— Возможно, — с готовностью согласился тот, радуясь, что она еще не утратила способности смеяться. — Когда вернусь домой, обязательно переговорю со стариком. Не волнуйся.

— Домой? Значит, ты вышел в отставку?

— Не совсем, — пробормотал Джереми. Ему не хотелось пока говорить слишком много, чтобы она не догадалась о причине его неожиданного возвращения.

— О-о, тебя, наверно, перевели в Англию по болезни. Да? Она так серьезна? Чем ты болел, Джереми? — Весело хихикнув, Мэгги добавила: — Надеюсь, не малярией? Иначе твоя тетя с ума сойдет от тревоги.

— Не малярией. Просто решил навестить родные края и покончить с кое-какими делами.

Мэгги, ожидавшей, что он хотя бы вскользь упомянет о происшедшем в Джайпуре, пришлось довольствоваться этим туманным объяснением. Эти дела могли относиться и к ней… Конечно, нет! Если он и помнил о Мэгги Герберт, то лишь как о подруге детства. Видимо, то дело касается скорее всего его тетушки Пиджин, которая пришла в негодование, услышав о награде, полученной им за освобождение Дворца ветров. Да и кто бы не разозлился? Вся эта история до крайности неприлична. А от Джереми они не получили ни слова об этом.

Герцог пристально наблюдал за Мэгги, однако, к своему разочарованию, не уловил ни тени вины, ни хотя бы легкого вздоха. Ее лицо осталось невозмутимым. Никакого упоминания о женихе или намека на грядущую перемену в жизни. Забыла об этом? Тогда мерзавец явно не заслуживал, чтобы о нем помнили. А может, она специально избегала разговора на эту тему?