Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не из такого ли дерева знаменитый райден Муура вырезал себе лыжи-самоходы?
Вяйно нахмурился.
— Из такого. Только помнишь, что с ним потом стало?
— А как же! Завистники погубили, да еще как жестоко — напоили ополосками его собственных портянок…
— Так-то. В общем, ты на дерево-то мое не посматривай…
— Да я и не думал ни о чем таком, — пожал плечами Илмо. — Всё равно оно пока ни на что не годно. Ни на лыжи, ни на самострел… разве что ложку вырезать.
Вяйнемейнен хмыкнул.
— Не о том думаешь. А она ведь понимает. Неужели ты считаешь, что тебя станет лечить дерево, из которого ты собираешься резать ложку?
— Да я пошутил!
— Тогда приступай.
Вяйно отошел к крыльцу и уселся на нижнюю ступеньку.
— Что мне надо сделать?
— А это уж тебе виднее. Кто из нас круглый год бродит по лесу?
Ильмо кивнул и подошел к сосенке, не очень представляя, как ему поступить.
Нет, конечно, он всегда знал, что деревья так же разумны, как и люди. Они могут и помочь, и навредить, наградить и отомстить. Деревья мудры, у них долгая память, а потому странника всегда первым делом расспрашивают о том, что ему рассказали встреченные по пути деревья, а уж потом — люди. Ильмо знал, что сосна — дерево-воин, а ель — дерево-колдун. Что липа щедро делится своей силой со всяким прохожим, а дуб — только с тем, кто способен ее взять не надорвавшись. Что ольха привлекает нечисть, а можжевельник ее распугивает. Что осина — дерево никудышное и опасное — растет ногами в болоте, своей жизненной силы ей не хватает, и она наловчилась пить ее из людей. Что рябина хранит домашний очаг для многих поколений, и лучше вырезать весь род до последнего младенца, чем срубить растущую у порога рябину…
Но просить дерево, чтобы оно вылечило ожог?
Ильмо прикоснулся ладонью к шершавому стволу. Да, сосенка готова помочь. Но как принять ее помощь?
Охотник закрыл глаза и вызвал в памяти то утро, когда всё началось. Когда он преследовал росомаху и переходил овраг, приближаясь к корбе. Когда нарождающийся день был еще не обманным и кровавым, а сияющим и свежим, и каждая капля росы в лучах солнца казалась каплей меда… Неожиданно для себя он повернул руку ладонью вверх, подставил ее под зеленые метелки и пропел:
— Мед на ветки с неба капал,
тек напиток на вершину,
с дождевых небесных тучек,
с облаков, летящих быстро.
Есть ли мед на этих ветках, под корой —
напиток сладкий?
Слова руны слетели с его языка так легко, как, бывало, срывалось ругательство, когда соскочившая тетива ударит по пальцам. Ильмо еще не успел осознать, что ухитрился сам сложить заклинание, как что-то тронуло его правую ладонь. Тонкая коричневая ветка заблестела на солнце, покрывшись золотистыми каплями. В середину черного знака на ладони Ильмо капнуло что-то теплое и душистое.
— Вяйно! — воскликнул он, глядя, как прозрачные капли сбегают по иголкам и падают с розовых шишечек на концах веток. — Смотри!
— Подожди, — отозвался тот с крыльца. — Держи руку, пока не набежит полная ладонь.
Ильмо кивнул и сложил ладонь лодочкой.
Тем временем золотистая лужица смолы, смешавшись с остатками зелья Калли, потемнела и приобрела цвет зеленоватого янтаря. Смола становилась все горячее. Ильмо стиснул зубы, рука его задрожала.
— Держи, держи! — крикнул Вяйно.
Внезапно Ильмо показалось, что в глаза ему ударил солнечный луч. Зеленоватая жгучая смола на его ладони исчезла. Да и с рукой творилось нечто удивительное. Она стала словно чужой, гладкой и прозрачной, как янтарь; светилась изнутри и ничуть не болела. Терпкий запах смолы сменился тяжелым и сладким, с горчинкой, ароматом гречишного меда.
— Сейчас остынет — и станет как раньше, — услышал он голос Вяйно. — Вот он, чистый, целительный сосновый сок, древесный мед! Сосенка-то моя постаралась, а? И ты молодец!
Сияние понемногу угасло, медовый запах растаял в воздухе. Ильмо еще раз взглянул на правую руку и увидел, что его ожог совершенно зажил, будто и не было.
— Дай посмотреть, — велел Вяйно. — Очень хорошо! А громовую стрелу в круге зачем оставил?
— На память, — усмехнулся Ильмо.
— О покупном обереге?
— Нет, о райдене, остановившем поток Маналы!
На вечерней заре Вяйнемейнен начал собираться в дорогу.
— Каша в печи, — сказал он, застегивая обшитый железными пластинками ремень поверх любимой волчьей безрукавки. — Хозяйничай тут пока, а я отправляюсь смотреть на подменыша. Надеюсь, к утру вернусь. Но если даже задержусь, ты меня обязательно дождись.
— Конечно, дождусь, — сказал Ильмо. — Куда ж я денусь? А что у тебя такое в руке?
— Это? — Вяйно поднял лучину, над которой трудился весь вечер. — Ну, взгляни.
Ильмо повертел палочку в руках и вернул колдуну.
— Ничего не вижу, — разочарованно сказал он. — Обычная щепка.
Вяйнемейнен вышел за ворота и отправился на самую макушку своей горы, в сосновую рощицу, где никто, кроме него, не мог бывать. Там, на вершине, находилась небольшая полянка, а на ней — каменный круг из невысоких валунов, в точности такой же, как на Браге. В середине круга чернело кострище. Вяйно вошел в круг, сложил шатром заранее приготовленные сухие ветки, подложил мха для растопки, ударил кремнем о кресало. Вскоре над ветками заплясало пламя, быстро поднимаясь к небу. Вяйно отступил к краю круга и вытащил из рукава свою лучину. На ней были загодя вырезаны три руны — волшебные знаки, настолько сложные, что Ильмо не смог их не только прочитать, но даже увидеть.
Первым был знак верховного бога Укко, на краткое время дающий колдуну не только богоравные мудрость и силу, но и дар превращений. Второй была руна «Птица о шести крыльях» — проводник в Голубые поля. Третьим — знак «Дорожный указатель», открывающий пути во всех мирах. Вяйно выпрямился, бросил лучину в пламя, закрыл глаза и шепотом произнес имя первой руны. И его слово стало камнем, скалой до неба, тяжкой и неодолимой. Тогда произнес Вяйнемейнен тайное имя второй руны, и его слово стало огнем, жгучим и ослепляющим. Потом он назвал имя третьей руны, и его слово стало живым деревом, растущим от земли до неба, оплетающим пространство, с корнями, уходящими в мировую бездну. Костерок вспыхнул, языки пламени взметнулись в небо, невидимые пути раскрылись. Верхушки сосен нагнулись под порывом сильного ветра. Ветер дул и справа, и слева, потом с озера налетел влажный холодный бриз, потом загудело снизу под горой, и вдруг небо перевернулось в глазах Вяйно. Деревья и облака поменялись местами, а над горой взвился, паря в воздушном потоке, черный ворон.
«Улетел, и мне пора», — подумал Ильмо, стоя на крыльце и провожая ворона взглядом. В отличие от родичей, которые считали колдуна убежденным домоседом, охотник знал, что Вяйно странствует часто и далеко, только не в человеческом облике. Дождавшись, когда ворон исчезнет за кромкой леса, Ильмо тут же и сам вышел за ворота. Он не хотел обманывать Вяйно. Но ведь нынче ночью на берегу реки его будет ждать Айникки!