зубы Захар. — Тля. Твой это город? Попутал ты рамсы, блаженный. Думаешь, очко твоё так хитро закручено? Отвёрточка у меня и не такие винты раскручивала. Твоего в этом городе нет ничего, ноль, включая вот этот катран фраерский. Ты и сам ноль. Хуже даже. И город твой вшивый мой теперь! И ты сам тоже мой!

— Да ты чё? — искренне удивляюсь я. — Это с какого же перепугу? Ты с луны что ли свалился, дядя? Может, тебе Карп чего пообещал?

— Я твоего Карпа вертел на одном месте. И тебя вместе с ним. Мне ничьего разрешения не нужно. Я прихожу, куда хочу и делаю, что хочу. А здесь теперь моя власть, а ты хоть с Карпом, хоть с Цветом своим идёшь на кутак. Вкурил, болезный? Можешь Назару позвонить и уточнить, что к чему, да только больше ты тут никто. И звать тебя никак.

Вероятно, изначально он не планировал заходить так далеко в своих высказываниях, да вот только на волне гнева наговорил себе на приличный срок.

— Назару позвонить? — хмыкаю я. — Это тому, который дед? Лимончику то есть, так что ли?

Захар молча щерится.

— И он мне скажет, что ты можешь прийти вот так ко мне и забрать себе и моё и Цветово? Я правильно понял? Ты ухи поел, дядя? У тебя видать кукушечка отлетела. В тёплые края походу подалась. Ты вообще е*анько или как?

Лицо Захара искажает гримаса ненависти, а пёс-встречальщик, не выдержав таких жутких и не вполне понятных оскорблений бросается на меня, и босс его больше не сдерживает. Только действует он так, будто сам ищет себе наказание. Казнь.

Он подлетает под правую руку и мне ничего другого не остаётся, как рубануть ребром ладони по пяточку, по основанию носа, по нежной и очень чувствительной точке на его роже, над верхней губой. Хрясь! Коротко и ясно.

— Хрю-хрю, — хмыкаю я, не глядя на потерпевшего. — Не хочу грубить, но ты будто специально провоцируешь.

Открывается дверь и заходит Карп.

— О! — восклицает он, глядя на поверженного человека Бычка.

— Пришёл ко мне в дом и права качаешь, — продолжаю я объяснять Захару, что он неправ. — Главное, тебя ж не звал никто, а ты вломился и давай орать, мол я Захар, я Захар. Да мне похеру, кто ты такой. Мне ваши блатные заморочки в хэ не упёрлись. Я не вор, понимаешь? Но если ты хочешь в моём городе что-то делать, приди, объясни, попроси, уважение прояви, бабки занеси. А ты что? Решил мне продемонстрировать, что круче яйца варёного? Моё заграбастать решил? Карп, у тебя этот хер спрашивал чего-нибудь?

Тот только ошарашенно глазами хлопает:

— Бро, слышь, это…

— Что «это»? Ты мне скажи лучше, Карп — это рыба или имя крестьянское?

— Чё? Какое имя? Рыбу не знаешь что ли?

— Ну ладно, — киваю я, — а то я уж думал, вдруг ты тоже из шайки квасников. Короче, Захар, попал ты конкретно. Я за твою шкуру сейчас и гроша ломаного не дам.

Я соскакиваю со стола и ему приходится на шаг отступить.

— Не уходи пока, — бросаю я и двигаю к двери. — И чепушило твой тоже пусть здесь побудет.

«Чепушило» стонет и пытается подняться с пола. Я выглядываю за дверь:

— Рома, начальника смены сюда. С людьми. Пусть вот этих двух хулиганов пакуют.

— Э, фраер! — хрипит Захар. — Тебе конец. Доска тебе!

Где-то я уже это слышал.

— С Карпом пообщайся пока, — отвечаю я не оборачиваясь.

Забегают наши гвардейцы кардинала и подготавливают непрошенных гостей к отгрузке. Я, впрочем, за этим не наблюдаю, а возвращаюсь к Печёнкину.

— Глеб Антонович, — качаю я головой. — Вот какое дело. Тебя не уволили после известных событий? Не уволили. И это хорошо, да? Да, это благоприятный знак. Но просто так сидеть и ждать, пока уляжется пена можно довольно долго. Так лучше не ждать, а проявить лояльность. Понимаешь?

Он хмурится, стараясь понять и на всякий случай утвердительно кивает.

— Ну и хорошо. Там за дверью два отморозка. Мне почему-то кажется, что это они завалили Суходоева. И не просто Суходоева, а самоотверженного милиционера Суходоева. У них это прям на рожах написано. Вы их накажите, пожалуйста, по всей строгости закона. К тому же они и других дел наделали. Вы все висяки на них прям сгружайте, они всё вынесут.

Он тяжело смотрит на меня, а потом сползает со стула и идёт глянуть на подозреваемых. Оглядев их, возвращается в зал и делает звонок.

— На улицу их выноси, — кивает он мне. — Сейчас приедут и заберут.

Он уходит заниматься неожиданно подвалившей добычей, а я заказываю Москву.

— Ты чё! — встаёт в тупик Цвет. — Да нахера ты их ментам сдал? Мы чё, шерстяные что ли?

— Ты здесь вообще ни причём, — отвечаю я. — На меня наехали, и я дал такой ответ, какой посчитал нужным. Пусть понимают наши друзья и недруги, что мы можем сделать всё, что захотим. Захотим, на куски порежем, а захотим, дадим команду своим псам и они поступят, как мы скажем. Не нравится тебе такой подход? Неважно, просто имей в виду.

После этого я звоню Чурбанову.

— Юрий Михайлович, здравствуйте.

— Привет, Егор.

— У меня просьба, — говорю я.

— Слушаю тебя.

— Я тут дома у себя нахожусь, в родных краях. Приехал дела кое-какие доделать… Э-э-э… В общем, ваш знакомый, о котором мы не так давно говорили…

— Какой знакомый? — спрашивает он тоном типа, что ещё за загадки.

— В ресторане ЦДЛ мы встретились.

— А-а-а… — недовольно тянет он.

— Он, скорее всего, будет вас просить надавить на нашего начальника областного управления. Он поймал тут приятеля этого вашего знакомого. Очень серьёзный проступок. Невероятно серьёзный.

— Нет, — строго говорит Чурбанов. — Не будет. Исключено.

— Большое спасибо, — восклицаю я. — А то, знаете, уж очень много он о себе возомнил.

— А ты?

— Я? — удивляюсь я. — Нет. Я не возомнил.

— Хорошо тогда. Ты когда возвращаешься?

— В понедельник.

— Давай, заезжай ко мне. Не звони, лучше лично поговорим.

— Понял, извините. Больше не буду.

Конечно, я понимаю, что это обещание совсем не стопроцентное, но хотя бы что-то. Иначе операция была бы не очень умной. Если Печёнкин получит по башке от замминистра и отпустит Захара, он уже не будет делать, что я скажу, да и Назар почувствует свою силу и безнаказанность. Унасекомить его можно будет и по линии КГБ, но явно не сейчас, пока Злобин его использует в своих комбинациях.

— Карп, эти клоуны походу оторвались от действительности. Как так-то?

— Не, ну а чё бы я им предъявил? — пожимает он плечами. — Я с Цветом перетёр, мы решили посмотреть пока, понаблюдать, чтобы перед сходом не давать лишние козыри.

— По-моему, мы все их козыри им в одно место засунули. Тебе так не показалось?

Он ржёт:

— Не, ну это ты такой отвязанный, но ты не блатной, ты же сам сказал. У тебя не так мозги работают.

— А он что, авторитетный вор? Захар, в смысле.

— Ну так-то да, — пожимает плечами Карп. — Уважение имеет.

— Ну и хорошо. Теперь и авторитетные, и очень авторитетные подумают хорошенько, прежде чем необдуманно расширяться на твоей территории. Правильно?

— Посмотрим, — хмыкает он.

— Да, чего смотреть, не боись, ты-то не при делах. Не ты же его мусорам сдал. Ладно, пошёл я. Дел ещё хренова туча.

Из казино я еду в ДОСААФ к Михе, то есть к Михаилу Степановичу, а от него — во Дворец Пионеров. Здесь у нас заправляет физрук.

— Егор! — радостно восклицает он. — Привет! Вот это да! Ну и ну!

Ну и ну, месье Фог!

— Сто лет, сто зим! — улыбаюсь я. — Ну, как ты тут, Глеб Алексеевич?

— Воюем, Егор! Сейчас ребята придут на тренировку. Наши пацаны тоже будут. Юрка в армии, знаешь, да? Ты позанимаешься с нами?

— Позанимался бы, — киваю я. — Формы только нет.

— Ничего, форма у нас имеется, я тебе новый комплект выдам. Ты в штаб хочешь съездить, посмотреть, как там у нас всё?

— Хочу, да, — подтверждаю я. — Но это завтра, уже.

— Отлично. Завтра тогда смотаемся.

В воскресенье мы с Наташкой, Саней и Сеней летим в Новосибирск. Сорок пять минут повышенного шума и вибраций, а также запаха отработанного керосина и Ан-24 совершает посадку в Толмачёво.

Нас встречает машина и везёт в гостиницу «Новосибирск». Мы прямиком поднимаемся на «Вершину мира» и попадаем в объятия Игорька и Лиды.

— Лид, ты тут поселиться решила? Ты почему в Москву не возвращаешься? Моисей там твой зачах уже без тебя.

— Собираюсь вообще-то, — отвечает она. — Завтра с тобой полечу.

— Игорь, отпускаешь Лиду?

— Отпускаю, — улыбается он.

— Слушай, я тебе говорил уже, Наталья несколько дней пробудет в Новосибе. Ей надо тачку и сопровождение. И вещи где-то оставить,