праздников. И поскольку Алиенора-пленница овладела умением, не дававшимся Алиеноре-королеве или герцогине, а именно способностью прислушиваться к себе, она задумалась над причиной такого состояния. Быть может, Рихенца права? Не подпитывается ли печаль материнским беспокойством?

Бог свидетель, для страха есть причины. Мало ли тех, кто, приняв крест, не вернулся обратно? Утремер стал кладбищем для тысяч крестоносцев из далёких стран. Обретя свободу, Алиенора совершила неприятное открытие, касающееся старшего из живых сыновей. Ричард с ранних лет снискал лавры полководца, заслужил оправданную репутацию в том, что в их мире ценилось выше всего — военном ремесле. Однако его здоровье оказалось не таким крепким, как можно было представить по наружности. Королева узнала, что молодой человек подвержен приступам четырёхдневной лихорадки, подхваченной во время кампании в Лимузене. А в Святой земле куда чаще умирали от заразных болезней и адской жары, чем от сарацинских сабель.

А быть может, виной воспоминания о прошлом лете? Так много всего произошло, так стремительно. В день, когда её супруг испустил последний мучительный вздох, она являлась пленницей короны. А с наступлением ночи превратилась в могущественнейшую из женщин христианского мира, единственного человека, пользующегося полным доверием нового короля Англии. Весть о кончине Мод настигла Алиенору вскоре после коронации Ричарда. Письму из Германии о смерти Тильды потребовалось больше времени. Но досуга оплакивать ушедших не было, потому как в те первые недели царствования Ричарда они с сыном неслись, словно подхваченные вихрем.

Чем больше королева думала о витающих вокруг духах, тем больше убеждалась в справедливости догадки. Она скорбит о мёртвых и боится за живых, за сына, которой всегда был самым дорогим её сердцу. А будучи до мозга костей политиком, опасается также за своё герцогство и их королевство, которые ждёт беда, если в Святой земле с Ричардом что-то случится. Алиенора многое отдала бы, если смогла убедить его передумать или хотя бы повременить с осуществлением своего намерения до тех пор, пока он не укрепится на престоле. Но она знала, что надежда эта робка, как пламя свечи. Ричард охотно отдаст жизнь, если это поможет освободить Иерусалим от неверных.

Алиенора склонилась перед алтарём.

— Ах, Гарри, если бы Ричард унаследовал твою практичность, — промолвила она. — Ты умел довольствоваться ролью короля, а не спасителя христианства.

— Госпожа!

Оборачиваясь, Алиенора почувствовала, как горят щёки. Её не так-то просто было смутить, но будучи поймана за разговором с покойным мужем, она смешалась. Узнав говорившую, она с прищуром поглядела на неё. Некогда Констанция Бретонская была её снохой, но теперь она не испытывала к ней тепла.

— Леди Констанция, — сдержанно приветствовала королева герцогиню, присевшую в несколько небрежном реверансе.

— Госпожа королева, можно поговорить с тобой? — Почитая согласие Алиеноры само собой разумеющимся, Констанция подошла к алтарю.

— Я хотела бы просить об одолжении, — начала герцогиня, хотя ни в голосе её, ни в позе не наблюдалось ничего просительного — с ранних лет Констанция привыкла укрываться за гордыней как за щитом. — Не могла бы ты замолвить за меня словечко перед королём? Он заявил права на опекунство над моей дочерью прошлой осенью и отправил её в Англию, невзирая на существовавшую между мной и его отцом договорённость. Король Генрих обещал оставить при мне Энору в обмен на моё согласие выйти замуж за графа Честерского. Я свои обязательства выполнила, но дочь у меня отобрали, и я не видела её уже добрых полгода. Разве это честно?

— Ты договаривалась с Генрихом, не с Ричардом. Неужели тебя действительно удивляет, что Ричард смотрит на тебя с подозрением? Сколько раз вступала ты в союз с его врагами? Сколько раз вёл Жоффруа бретонское войско против Аквитании?

— Я стремилась лишь защитить Бретань, обезопасить своё герцогство. Кому как не тебе понять это, раз Аквитания всегда была твоей путеводной звездой. Ради неё ты даже пожертвовала своим браком. Способна ли ты осуждать меня?

— Я не осуждаю тебя за преданность своему герцогству, — процедила Алиенора. — Твоя вина в том, что ты не учишься на собственных ошибках. Ты никогда не скрывала неприязни...

— Хочешь сказать, у меня не было причины для обид? Неужели ты забыла, что Генрих заставил моего отца отречься и удалиться в изгнание? Мне было пять лет, когда меня оторвали от дома и просватали за твоего сына. Да, я таила неприязнь, я ведь не святая!

— И не была доброй женой моему сыну!

Констанция охнула, потому как не ожидала подобного.

— Не понимаю, о чём ты, госпожа.

— О том, что ты делала всё возможное, чтобы настроить Жоффруа против его родных. Раз за разом ты побуждала его развязать войну против Ричарда, а затем побудила отречься от отца и заключить союз с нашим злейшим врагом, королём французским.

— Неправда! Я никогда не поощряла Жоффруа к этому. Встретиться с Филиппом в Париже было его идеей.

Алиенора даже не старалась скрыть недоверие.

— Я не перекладываю на тебя всю вину. Часть её должен нести Жоффруа, да и мой супруг. Но что мне точно известно, это что, если бы Жоффруа не отправился к французскому королю, он не принял бы участия в том турнире и был бы до сих пор жив.

Из-за такой вопиющей несправедливости Констанция утратила на миг дар речи.

— Как смеешь ты обвинять меня в его смерти? — воскликнула она, оправившись. — Я любила Жоффруа!

— Неужели? — скептически отозвалась Алиенора. — Что ж. не буду спорить. Я верю, что ты любишь и своих детей. Однако своей упрямой враждебностью к Ричарду ставишь их будущее под удар. Будь ты хоть наполовину такой умной, какой считаешь себя сама, ты бы это поняла. В Святой земле Ричарду будет грозить постоянная опасность, и, если он погибнет там, у него не останется иных наследников кроме брата и племянника. Твоего сына Артура. Любая другая на твоём месте сделала бы всё, что в её силах, чтобы заручиться расположением Ричарда, убедить его назвать Артура преемником на тот случай, если король умрёт, не обзаведшись сыном. Но как твоё стремление к мести сильнее так называемой любви к Жоффруа, так сильнее оно и твоей ответственности как матери и как герцогини. Потому как глупо полагать, что Бретани будет лучше под французским скипетром.

Отметая протесты Констанции, Алиенора властно вскинула руку.

— Говорить больше не о чем. Я не стану вступаться за тебя перед Ричардом. Пока ты не докажешь, что тебе можно доверять.

Пройдя