— Большую часть стихов я пишу на ленгва романа и предпочёл бы не переводить их для неё, — продолжил Ричард.

Алиенору тоже порадовало, что Беренгария говорит на ленгва романа, ведь это свидетельство её образованности и знакомства с трубадурской культурой юга. Хотя совместимость будущих супругов не бралась в расчёт при заключении королевских браков, она обещала сделать союз более успешным, и Алиеноре, как любой матери, хотелось, чтобы сын остался доволен избранной невестой.

— Ричард, когда мы раньше обсуждали эту тему, то говорили о политических её составляющих, не личных, — сказала она. — Но, когда брачный контракт будет подписан, а обеты произнесены, тебе предстоит жить рядом с женщиной из плоти и крови. Какие качества важны тебе в супруге?

— Плодовитость, — хмыкнул король, но заметив, что мать действительно хочет знать, задумался: — Хочу, чтобы она была разумна, а не легкомысленна или тупа. Не слишком набожна, ибо кому нужна в постели монашка? Что ещё? Королеве полагается быть женщиной образованной и светской, ну и конечно…

У него почти сорвалось «верной», но он вовремя спохватился, потому как преданность его матери отцу была далеко не безусловной и не постоянной. Он не видел в том её вины, но сам предпочёл бы более покладистую супругу, как не хотел и того урагана, который представлял собой брак родителей. Взаимное уважение служит для монаршего супружества фундаментом более прочным, чем страсть или любовь, пылающие так яростно, что они становятся почти неотличимы от ненависти.

— Самые крепкие браки основываются либо на сдержанном благорасположении, либо на доброжелательном равнодушии, — сухо заявила Алиенора, словно прочитав мысли сына. — Такой совет дал Гарри его отец накануне нашей свадьбы. Оглядываясь назад, я готова с ним согласиться.

Впрочем, она понимала, что едва ли могла переступить через свою страсть, потому как не была рождена для тихой гавани.

— Судя по всему, у тебя трезвое отношение к супружеству, Ричард, что обещает обернуться во благо тебе и твоей невесте. Да и девушка, похоже, тебе по сердцу. Но мне остаётся только удивляться твоему дару убеждать, даже с учётом короны в качестве приманки. Не всякий отец согласится отдать дочь за человека, вот уже двадцать лет обручённого с другой. Как удалось тебе заставить Санчо закрыть глаза на твою клятву жениться на сестре Филиппа?

— Санчо знает, что этого брака никогда не будет.

— А Филипп?

— Ну, пока ещё нет, — признал молодой король. — Мне не с руки пока отрекаться от суженой, потому как Филипп ухватится за этот предлог, чтобы отказаться от священного обета. Он никогда не хотел принимать крест и был вынужден пойти на это под влиянием прилюдной проповеди архиепископа Тирского. А если Филипп не поедет в Утремер, то и я не рискну. — Губы Ричарда скривились, словно от одного имени французского короля у него сделалось кисло во рту. — Стоит мне уехать, он двинется на Нормандию, развязав войну не сарацинам, но моим подданным. Будь проклята его трусливая душонка!

— Я с тобой не спорю. И вижу логику в том, чтобы дать Филиппу втянуться достаточно глубоко, чтобы пути назад не было. Но отречёшься ты от Алисы сейчас или уже в Святой земле, Филипп воспримет это одинаково плохо. До Алисы ему дела нет, зато ему есть дело до собственного престижа, и он будет настаивать на исполнении клятвы, заявляя, что у тебя нет законных оснований для отказа.

— Но в том-то и смак, матушка, — заявил Ричард, и глаза его блеснули. — Филипп дал мне основания. Два года назад, отчаянно пытаясь обратить меня против отца, он подослал ко мне графа Фландрского с историей, призванной меня подтолкнуть. Помнишь про нашу встречу под Бонмуленом?

— Слишком хорошо.

Именно тогда Ричард дал отцу последний шанс публично признать его законным наследником. Заупрямившись, Генрих безрассудно укрепил Ричарда в самых тёмных подозрениях — насчёт намерения короновать Джона, — и старший сын с нарочитым вызовом преклонил колено и принёс Филиппу оммаж за Аквитанию, Нормандию и «прочие свои фьефы по эту сторону моря». Генрих был ошеломлён, а Алиенора, узнав о случившемся, заплакала, поняв, что пути назад уже нет. Ожесточённая схватка между родителем и сыном могла теперь закончиться только поражением или смертью одного из них.

— Так вот, перед встречей в Бонмулене у меня состоялись тайные переговоры с Филиппом в Манте, — продолжил Ричард. — Филипп старательно убеждал меня в угрозе лишения наследства. Но чтобы сделать мою обиду достаточно сильной, он прислал ко мне графа Фландрского с совершенно удивительной историей про то, как отец соблазнил мою суженую!

— Господи Иисусе! — Когда удивление схлынуло, Алиенора решительно покачала головой. — Я в это не верю. У Гарри были свои изъяны. Бог весть сколько женщин перебывало в его постели за годы. Его обвиняли во множестве грехов, иногда справедливо, иногда нет. Но никто не называл его глупцом, а соблазнить не кого-нибудь, но наречённую сына, сестру французского короля, это была бы не просто глупость, а настоящее безумие.

Ричард усмехнулся, потому как мать, сама того не ведая, употребила почти те же слова, в которых некогда выразил сомнение в справедливости обвинения и его канцлер Гийом Лоншан.

— Знаю, — сказал он. — Я ни на миг в это не поверил. Беда Филиппа в том, что он слишком дёшево ценит своих врагов. Он, видимо, считал, что я буду так взбешён, что не замечу белых ниток, которыми сшита эта история.

— Да, многие именно так себя бы и повели. Но никто из тех, кто знал Гарри. Он никогда не поставил бы на кон столь много ради такой малости.

Ричарда позабавило, что они защищают Генриха, исходя из соображений прагматизма, а не морали. У него вызывало сомнение, признает ли подобный циничный аргумент священник, но для него он выглядел более весомым, чем обращение к достоинствам.

— Как видишь, Филипп вручил мне ключ, способный разомкнуть сковывающую меня с Алисой цепь. Достойно удивления, как способен он ожидать от меня стать мужем женщины, возлежавшей с моим собственным отцом! Воистину удивительно!

Алиенора рассмеялась, ибо что может быть слаще, чем обратить против врага его же собственное оружие? Ни она, ни Ричард совершенно не думали об Алисе, этой безответной пешке, ведь когда на кону стоят королевства, любую жестокость легко оправдать высшими интересами.

Ричард встал и протянул руку:

— Как бы хотелось, чтобы ты была там и видела выражение лица Филиппа,