— Лечь здесь! — заорал на меня милиционер в форме. — Замерли! — Он исчез.

Я только сейчас заметил, что стало еще темнее, и слышал, как где-то слева отлетали кирпичи. Милиционер несся на выстрел молча, прямо как тигр из передачи «В мире животных».

Глухая комната. Страшно.

— Давай сдернем отсюда?.. — пролепетал Сашка.

— Ссышь?

— Немножко.

— Саня! Он справа от тебя в трех метрах! — услышал я голос милиционера.

Потом совсем рядом раздались частые шаги и скрежет камней. Я перевернулся на спину.

Прямо передо мной стоял человек в плаще. Капюшон прикрывал всю верхнюю половину его лица.

Увидев нас с Сашкой, он на секунду замешкался, плюнул и бросился прочь.

— Он здесь! — закричал Сашка.

Снова раздался грохот. С крыши кочегарки спрыгнул тот милиционер, что был без формы. Его левая нога скользнула по окрашенному куску штукатурки, отвалившемуся от стены. Он рухнул как подкошенный и ударился локтями о камни.

Задыхаясь от боли, туманящей глаза, он выдохнул и закричал:

— Мишка! Возьми эту тварь!..

Саня встал, попытался рвануть за напарником, но резкая боль в ноге снова повалила его в пыль. В ярости на свою беспомощность и бесполезность, он лежал и со страшной силой, сдирая в кровь руку, бил и бил кулаком по молчаливой и безразличной к его гневу куче щебня.

Мишка вернулся через несколько минут.

— Он ушел, Саня.

Тот сидел на кладке кирпичей и курил.

— Миша, пошли искать ребенка.

Делать им было нечего, не бросать же детей посреди свалки. Милиционерам пришлось взять нас с собой. Целую четверть часа мы потратили на то, чтобы отыскать ребенка в темноте страшных комнат кочегарки.

— Мальчик! Мальчик!

Его нашел Саня — тезка Сашки. Когда он откинул в сторону огромный кусок рубероида, закрывающий почти весь угол небольшой комнаты, мы увидели маленький комочек, сжавшийся в углу. Поняв, что его обнаружили и домик уже не играет роль убежища, малыш тихо завыл.

— Не бойся, милый. — Морщась от боли в ноге, Саня присел рядом.

Приглядевшись как следует, он увидел, что шортики мальчишки, держащиеся на модных помочах, насквозь мокрые.

Саня взял пацана на руки, и мы вышли на улицу. Было уже совсем темно.

— Мать моя!.. — пробормотал милиционер Мишка. — Он описался.

— Что это у него? — спросил Саня.

Я посмотрел на руку ребенка.

Он держал в руке конфету, сжимал ее так крепко, что сквозь бумажный фантик и тоненькие пальчики выдавилась густая бесформенная коричневая масса.

Через полчаса мы были дома.

— Никогда! Ты слышишь?! Никогда больше не уходи со двора! — кричала мама с заплаканным лицом, а отец был белее снега. — Ты понял меня?!

Они искали нас с Сашкой два последних часа.

Мама держала в руке ремень, но ударить так и не смогла. Она подняла меня на руки и заплакала.

Мы пошли в дом со двора.

Ремень остался лежать на улице.

Люди делятся на две категории: ищущие одиночества и бегущие от него. В своем разнозначном стремлении те и другие совершают одни и те же поступки. Удаляясь от одних людей, первые неминуемо приходят к другим. Вторые в поисках родственных душ мечутся в толпе.

Я не знал, к кому прибиться. Невесомая, тихая, по-особому светлая осень втянула в себя мою жизнь. Школа переставила интересы, исключила излишек развлечений.

Я бросал портфель — уже не ранец! — как доказательство превосходства над малышами и садился после уроков за школой в густую траву. Из нее торчала одна рыжая макушка, да и ее нетрудно было принять за увядающий подсолнух.

Вот так же когда-то — как же недавно это было! — садились в траву я и Галка. Держась за руки, мы важно говорили о пустом и целовались, целовались, целовались…

Опершись локтем на портфель и грызя травинку, я думал о странностях, окружавших меня. Все хорошо только до определенной поры. А потом случается что-то плохое. На его фоне все хорошее теряет свой смысл, вкус и запах.

Вчера я в последний раз попытался бросить в парке комок вселенной. Листья уже утратили свое очарование существ, отделившихся от дерева, аромат их потускнел, но я собрал и бросил. Шурша в воздухе и не источая ни капли запаха, листья опустились к моим ногам. Мне пришлось долго отряхиваться. Вместе с Галкой и ее запахом сгинул в неизвестности кусочек моей жизни, такой приятный и радостный. А другой взамен не появлялся.

Я лежал на портфеле и, как уж мог в таком вот нежном возрасте, раздумывал, почему так привязался к этой девочке. Ведь вокруг много других. Красивее Галки, смешливее, проще. Я тут же вспомнил, что даже в школе сверстниц Галки всегда называли девушками.

«Значит, она — девушка. А я как был мальчиком, так за эти недели им и остался. Я остаюсь прежним, меняются лишь вещи вокруг меня. Например, исчез ранец, и появился вот этот портфель. А она уже была девушкой. Еще до встречи со мной. Быть может, этим и объясняется ее уход? Лучшим в городе, по ее мнению, был я. Но это лучшее не оказалось крепким настолько, чтобы на него можно было опереться.

Почему так? Уходят все, к кому ты привязываешься!.. Если Бог отца Михаила и вправду всемогущ, то он, наверное, прилагает немалые усилия, чтобы сузить круг людей, живущих рядом со мной. Ему зачем-то требуется мое одиночество. Вот я лежу сейчас один, в траве, среди жужжащих шмелей и треска стрекоз. И Бог отца Михаила, надо полагать, очень этим доволен. Он отвел от меня всех, кроме самых близких: отца с мамой и деда с бабушкой».

Была у меня еще одна бабушка, по отцовской линии, но она жила в большом городе и в наших краях гостила редко.

Каждая поездка в большой город воспринималась мной как торжество. Я тщательно готовился к ней. Но что такое в моем возрасте тщательно готовиться? Это значит проводить все время до отъезда в беспокойном ожидании удовольствия, доводя себя до мучительных экзальтаций и мешая действительным приготовлениям взрослых.

В большом городе нас должна была встречать бабушка. Ей нравились наши приезды, и она гордо сообщала во дворе, что в гости к ней пожаловала вся родня. Не только сын, впопыхах, словно невзначай, как это часто бывало у ее соседей, а целенаправленно — к ней, издалека, сын со снохой, внуком, да еще и сватами. Я плохо разбираюсь в этой межродовой иерархии, и слово «сват» для меня такое же неуместное название деда, как и «сноха» — для мамы.

«Москвичу» не перевалило и за год. Белый как невеста, он стоял в гараже и являлся семейной ценностью. Нет, зря Машкина мать в свое время дала мне такой необдуманный отлуп…

Половина всех разговоров во время езды обычно выглядела так: