Как сомнамбула я двинулся к гробу, в котором лежала бабушка, и поцеловал ее в лоб.

Теперь, чтобы поцеловать маму, мне нужно было обойти гробы. Я не знал, как это сделать. Мой дед двумя руками взял меня за плечи и подвел к маме.

Я наклонился к человеку, дороже которого у меня не было. На моей шапочке по-чешски было написано: «Bud fit». «Будь здоров». Эту шапочку среди многих других вещей привез отец, когда ездил в составе советской делегации на чемпионат мира по хоккею в Прагу. «Будь здоров». Как же безумно это выглядело со стороны, если кто знал чешский.

Я качнулся и притронулся к маминому лицу губами. Мама уже не пахла мамой. От нее исходил странный запах, который я впервые почувствовал, войдя в дом священника Михаила. Я не знал источник этого запаха, но решил вцепиться в него зубами, чтобы унести с собой. Это был последний запах моей мамы.

Очнулся я во все той же палате.

Моя кровать напротив входа, справа — тумбочка. Ни стола, ни стульев. Слева окно с решеткой. Дверь без замка. Пахнет чистотой.

— Кушать хочешь? — ласково спросила меня медсестра, вся в белом.

Я бросил на нее взгляд, который даже мне показался пустым.

Я замолчал.

Нет, это не была забастовка или мой ответ Богу отца Михаила. Я замолчал потому, что утратил способность говорить. Последний раз я слышал свой голос, когда задавал вопрос отцу.

Ни одноклассники, ни друзья семьи, ни Сашка, который уходил из моей палаты вечером и приходил сразу после уроков, ни даже отец с бабушкой не могли заставить меня произнести хотя бы слово. Я молчал, словно в этом крылась истина моего сегодняшнего состояния, непостижимая для окружающих, непонятная им, но ясная для меня настолько, что говорить было не о чем.

Но за два дня до выписки случилось невероятное. Дверь скрипнула точно так же, как и тысячу раз прежде, и я подскочил на кровати. Каждую минуту, любую секунду своего существования на этой пустой планете я ждал появления мамы. Вопреки здравому смыслу, всему увиденному и услышанному, собственному разуму. Так ждал свою маму в далеком сорок седьмом году мой отец. Он дождался, значит, смогу и я. Все говорят, что я похож на своего отца как две капли воды. Так почему же у меня не должно получиться то, что вышло у него?

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Галка.

Со слезами на глазах, растрепанная, озабоченная — прежняя, она бежала ко мне. Халат слетел с ее плеч и остался на полу как молоко, вылившееся из бидона.

— Галка… — пробормотал я и впервые за много дней услышал свой голос. — Галка!

— Молчи, — прошептала она и зажала мне рот ладошкой. — У нас нет времени. Я прокралась к тебе обманом. Меня скоро обнаружат, и тогда я не успею сказать главного.

— Ты была дома? Там с ума сходят…

— Молчи и слушай! — Она рассердилась, но тут же обмякла, и по щекам ее покатились слезинки. — Я все знаю. Мне так жаль…

— Поцелуй меня, — попросил я.

Она прижала ладошки к моим щекам и впилась губами в мои. Я снова чувствовал этот чарующий, ни с чем не сравнимый аромат лавра. Словно вернулось прошлое…

— Сейчас я снова уеду, — заговорила она, часто дыша. — Я живу в большом городе, учусь. Обо мне не беспокойся. Я просто прошу тебя об одном. Вылечись скорее, подрасти и найди меня. Разыщи в большом городе, когда вырастешь! Во что бы то ни стало — найди!

Меня обдало жаром, вспотели ладони.

— А я тебя люблю, всегда любила и буду любить. Помнишь, ты рассказывал мне о тамплиерах и магистре де Моле?

— «Что бы ни случилось…»

— Да! Да!.. Что бы ни случилось, я буду любить тебя одного. И умоляю, найди меня. Сколько бы лет на это ни ушло.

В коридоре раздались шаги.

Она прильнула ко мне в последний раз, жарко поцеловала в лоб и губы.

— Девушка?.. — Мой лечащий врач был крайне удивлен происходящим.

— Я уже ухожу, — пообещала Галка, поднимая с пола халат.

Она тут же сдержала свое слово.

Через полчаса пришел Сашка, принес пряников и кулек конфет «Осенние». По-хозяйски затолкав подарки в мою тумбочку, он уселся на кровать рядом со мной.

— Рыба пошла. Вчера вот такого судака вытащил. — Он показал, какого именно. — Как голова?

Я дал ему знак наклониться.

— Ты помнишь, мы договаривались с тобой пойти на реку, а я не пришел?

— Конечно, помню, свин.

— Так вот, я на «К-700» катался.

— Врешь поди? — с сомнением в голосе спросил Сашка.

— Водитель предложил прокатиться. — Я рассказал Сашке историю от начала до конца. — Этот самый мужик сидел за рулем «К-700», который нас… ну, переехал.

Сашка выпучил глаза.

— Кто еще об этом знает?

— Это не все. Этот самый водитель и убивает наших пацанов.

Сашка перестал теребить рукав.

— Я еще раз спрашиваю, как голова?

— Почему ты мне не веришь? — вскипел я, чувствуя, как лоб и затылок охватывал стальной обруч боли. — Вспомни, мы видели сами, и милиционеры потом говорили, что у каждого места преступления был отпечаток резинового сапога с дыркой! Зови ко мне того, кто дело расследует!

— Чтобы меня дома выпороли?

— Никто не выпорет, наоборот, похвалят.

Я вилял, точно зная, что если его и похвалят, то сначала как следует выпорют.

— Отец знает? — подумав, спросил Сашка.

— Пока нет. Я ему не рассказывал. Потом это случилось… Но он-то тебя точно бранить не будет. А меня сейчас пороть нельзя, я больной.

Пришли, конечно, все, даже те люди, которых я увидеть не ожидал. Следователь, его помощник, Сашка и наши отцы. Не хватало только священника отца Михаила и деда Фильки.

— Осталось найти резиновые сапоги, один из которых с дырой, провести экспертизу и раскрыть преступление, — выслушав меня, заключил следователь.

Свою иронию при этом он выразил так, чтобы она и до меня, малолетнего, дошла.

— Их не надо искать.

Следователь, мужчина с крючковатым носом и седыми висками, круглыми, как у голубя, глазами посмотрел на своего помощника.

— Я знаю, где сапоги. Он бросил их за водительское сиденье в «К-700».

Оставив папку на стуле, следователь вышел. Отсутствовал он минут пять.

За это время отец успел спросить меня:

— Что еще я не знаю?

Дядя Саша хмыкнул и сказал:

— Эти двое много чего знают, только их как следует расспрашивать надо.

С ремнем в руке, надо полагать. Именно это он и имел в виду.

Вернувшись, следователь оседлал стул, глянул на меня ласково, как на теленка, потом спросил: