Толпа ошеломленно молчала. Веронов сошел с трибуны, пробрался среди людей, расталкивая их локтями, и когда выбрался, то побежал по деревенской улице к машине, слыша за спиной запоздалый рыдающий вопль, крики, гул толпы. Раздались автоматные очереди десантников, стрелявших холостыми ему вслед.

Веронов упал в машину. Погнал из деревни. Мчался по шоссе, и ему казалось, что следом за ним несется с беззвучным криком его вставший из могилы отец.

Еще в машине он прочитал на айфоне сообщение Янгеса: «Эффект невероятный. Сейсмографы во всех районах мира зарегистрировали землетрясение. Видимо, так погибали ящеры и оставались жить теплокровные. Вы содействуете естественному отбору, в результате которого выживают сильнейшие. Ваш Дарвин. Транш прошел».

Веронов не понимал иносказаний Янгеса. Его разум был сотрясен. Он еще не пришел в себя после пережитого, подобного смерти наслаждения, какое испытывает самоубийца, кидаясь на асфальт с небоскреба. На мгновение ему открывалось упоительное знание об абсолютной смерти, в которой исчезало пространство и время и бытие прекращалось в черной ослепительной вспышке. Как будто совершалось зачатие иного мироздания. Вспышка длилась мгновение, и когда она погасла, пришли тоска, мука, желание снова и снова переживать это несравнимое состояние – переход из светлого мира в мир абсолютной тьмы.

Он вернулся домой под вечер и стал просматривать «Фейсбук», который орал, проклинал, рыдал, грозил ему казнью, сулил страшные болезни. С презрением он читал вопли бессмысленных, обездоленных людей, которым не суждено приблизиться к той кромешной бездне, куда он каждый раз спускается, одинокий, бесстрашный, всесильный.

Он отправился в ванную и обнаружил, что змея на груди опять появилась. Ее голова подходила к самому горлу, а хвост кончался в области паха. Она была голубоватой, словно татуировка. Он тер змею, но она не смывалась. Ему казалось, что в горле, в пищеводе, в желудке что-то шевелится, сжимается и разжимается, словно в нем поселилась посторонняя пульсирующая жизнь.

Монастырь за окном не пропал, но утратил свой нежный белоснежно-розовый цвет, напоминавший девичий кружевной наряд. Теперь монастырь был серо-черный, по нему перебегали и гасли тусклые огоньки, какие блуждают по тлеющему полену.

В Веронове тлело жжение. Темная муть застилала глаза. Он прислушивался к существу, которое в нем поселилось, и это существо требовало пищи. Этой пищей было то смертельное наслаждение, которое он пережил и пережить которое снова стремился.

Он включил телевизор. Показывали какие-то фестивали песен, скабрезности из жизни актеров, старые советские фильмы о пограничниках и колхозниках. Внезапно передачи прервались на срочное сообщение.

Пассажирский самолет, летевший в Сирию из России, разбился над Черным морем. В самолете находился хор военных певцов, которые собирались выступить перед российским контингентом, воюющем в Сирии, а также известная своим милосердием докторша, которая спасала раненых детей Донбасса, кормила бомжей на площади Трех Вокзалов, целила людей с дефектами нервной системы. В заявлении говорилось, что все пассажиры погибли. Причиной крушения была ошибка пилотов.

Веронов помрачено смотрел на экран. Там журналист расспрашивал приморских жителей, свидетелей катастрофы, представлял поющий хор военных молодцов в парадных мундирах, в фуражках с кокардами, и Веронов видел их могучие, наполненные звуком груди, их цветущие лица, которые поглотила пучина. Он представлял милое усталое лицо доктора среди обездоленных бомжей, которым она привозила прямо на площадь полевую кухню с горячим бульоном и кашей.

Нет, то была не ошибка пилота. Это он, Веронов, в Петрищеве своим чудовищным святотатством сотряс и землю, и небо, и волна разрушения покатилась по миру, настигла самолет турбулентным вихрем, швырнула к земле. В тот момент, когда тряпичная кукла горела и падала с виселицы на землю и толпа ошеломленно молчала, сокрушающий вихрь понесся по миру, заматывая в свой смертельный рулон самолет, направляя его в море.

Журналист расспрашивал жителя приморского поселка, и тот утверждал, что видел, как с земли к летящему самолету протянулся прозрачный волнистый след, достиг самолета, после чего тот стал разваливаться.

Веронов знал, что этот волнистый поток был порожден его святотатством, возмутившим все опоры и основы жизни. И эти опоры стали рушиться, мир стал разваливаться, а вместе с ним разваливался самолет, из которого сыпались в море обезумевшие, умиравшие на лету люди.

Веронов ужаснулся. Он был поражен неизвестным недугом. В нем поселился неведомый зверь. На его теле проступали голубые трупные пятна. Он хотел избавиться от недуга. Избавиться от смертельной пагубы. Сбросить иго, которым закабалил его Янгес, таинственный Лемур с глазами, из которых брызжут острые, как бритвы, лучи.

Веронов собрал всю свою волю, весь оставшийся здравый смысл, весь остаток духовного здоровья и решил сопротивляться недугу.

Утром он отправился в дорогую частную клинику, где решил пройти обследования.

Его пронзали ультразвуком, и, лежа в полутьме, чувствуя, как липкий щуп скользит по его голому животу, он видел на лунном экране свои почки, печень, предстательную железу, страшась узреть эмбрион, лобастый, пучеглазый, скрюченный, результат жуткого зачатия. Но все внутренние органы были здоровы, без патологий.

Он настоял, чтобы ему просветили желудок, в котором чувствовал непрерывное шевеление. Давясь, борясь со спазмами, он проглотил гибкую кишку с фонариком и телевизионной камерой, которая рыскала в его утробе, но камера не обнаружила постороннего тела. Пищевод, желудок, кишечный тракт были здоровы.

Его просвечивали на томографе. Медленно влекли сквозь огромное магнитное кольцо, которое рассекало его тело – так рассекают на тонкие ломти колбасу. Каждый срез являл собой разноцветные круги и овалы, похожие на древесные кольца, в которых откладывались прожитые им годы.

И здесь не обнаружили патологий. Он был здоров. Голубоватая змея на груди, которую он показал врачу, была гематомой. Отпечатком предмета, о который он ударился.

Исследования не обнаружили в нем физических заболеваний. Но он был болен, в нем поселился недуг. И этот недуг не имел физической природы. Он поразил его духовную жизнь. Зверь, который в нем поселился, был дух. И Веронов вспоминал средневековые гравюры, на которых был изображен злой дух с перепончатыми крыльями, косматым телом и звериными копытами. И он стал искать духовного исцеления.

Ему захотелось увидеть былого друга Федора Степанова, с которым он работал в космическом институте, проектировал поселения для дальнего Космоса, искал пути в потустороннюю реальность, где царят иные физические и геометрические законы, существуют иные субстанции, с которыми придется столкнуться человеку в дальнем Космосе. Веронов давно не виделся с другом. Они расстались, кода распалась страна и был закрыт институт, и Веронов, спасаясь от разрухи, уехал в Америку, а Степанов остался на пепелище, пропал из вида среди смуты, нищеты и бессмыслицы. Теперь же Веронов вспомнил о Степанове, о их возвышенных исканиях, восхитительных мечтаниях, надеясь в общении с другом вернуть себе былое духовное здоровье.