согласился Илья. — Но как видите, есть плюсы в холостой жизни. Можно пиццу есть, какую захочется. Фильм выбирать, ни с кем не согласовывая. Посуду не мыть сколько угодно. Плохо разве?

— Хорошо. Но иногда скучно.

— Скука — понятие эфемерное. Ощущается остро лишь когда времени предостаточно. Но сейчас она есть, — а через минуту исчезает, стоит лишь найти какое-нибудь, казалось бы, обыденное дело. А оно захватывает с головой, и уже некогда скучать — надо творить и свершать. Я вот что сказать хотел… Заранее прошу прощения, если огорошу. Сами знаете, как оно бывает внезапно, но тут уж ничего не поделать…

Кира замерла. Сердце заколотилось, как в припадке, когда она подняла глаза на мужчину и невольно залюбовалась им. Как он машинально поправляет сползшие на кончик носа очки, зачёсывает непослушные тёмные волосы, бледными тонкими пальцами расслабляет тугой узел галстука.

«Вот зачем расспрашивал. На свидание позовёт, — догадалась Кира, и тут же испугалась собственных мыслей. — А я хочу? Это ж надо к Эле бежать, косметику просить. А она уходит в пять. И голову вчера не помыла… Вот думала же, думала! Поленилась — теперь мучайся. А как же «Вранац»? А пицца? Ведь предупредил, что тоже не любит такую… Может, специально? А что люди скажут? Он же моложе, да и по статусу выше. Хотя, что мне до людей, будто жить с ними… Поболтают с недельку, а потом поинтересней тему найдут. Нет, не буду загадывать. Пусть скажет — там решим. Ох, а я тут ему про встречи неудачные рассказывала… Уж не пожалел ли часом? Или решил, что раз не особо и нужна кому, то вредничать не буду? Вот и интересовался, одна ли живу или помогает кто. А вдруг маньяк? А я разоткровенничалась…».

— Кира Валерьевна, всё хорошо? — Илья доверчиво заглянул ей в глаза и, сцепив руки в замок, откинулся на спинку кресла. По вспотевшему лбу и быстро пульсирующей на шее венке было заметно, что он волнуется.

— Да-да, — рассеяно откликнулась Кира и улыбнулась. Знала, что от улыбки появятся ямочки. Красивые.

— Мне трудно говорить, но, сами понимаете… Времена сейчас для всех сложные. Пришёл приказ, — Илья ткнул пальцем вверх, указывая на потолок, — оттуда. Директор подписал сокращение штата на пятнадцать процентов. И под него, увы, попадаете и вы. Мне правда жаль! Правда. Папа бы узнал — ни за что не простил! Он к вам с таким уважением относился! Но не могу поделать ничего…

До подготовившейся к длинному и откровенному монологу Киры смысл сказанного дошёл не сразу. Она всё ещё размышляла, соглашаться ли на свидание, и как сильно обидится мужчина на отказ, в случае чего. А когда смысл дошёл, она ахнула, роняя из рук чашку. Та с готовностью разбилась. Чаинки, неприятными на вид комочками разлетаясь по светлому полу, больше ничего не изображали.

— Как же… Как же так… Илья Анатольевич, миленький…

— Поймите, не в вас дело, совершенно в не вас! Просто обстоятельства так сложились. Компания на грани банкротства, будем своими силами справляться. Не волнуйтесь! В вашем возрасте опасно! — Он резво подскочил к Кире почти вплотную и, одной рукой обмахивая её лицо листком белоснежной бумаги, другой достал мобильный из кармана и набрал три цифры. — Алло! Алло, «Скорая»? Срочно приезжайте. Да, женщине плохо. Не знаю, ну… За семьдесят, вроде. Или около того. Да, да.

— Мне шестьдесят два, — тихо отозвалась Кира, разглядывая голубей за окном. Те возмущённо закивали, словно подслушав неловкий и неприятный разговор. Встав со стула, женщина легко сдвинула Илью в сторону и засеменила к выходу. — Не звоните никуда. Не надо. Пойду я. Домою коридор — и домой. Раз не во мне… дело.

Не слушая робкие возражения, бесконечные извинения и льстивые обещания сполна выплатить премиальные, Кира подхватила сиротливо оставленное у стены ведро с мутной водой, сунула под мышку швабру и вышла, хлопнув напоследок дверью.

— Вот тебе и День всех… недооценённых, — вполголоса выругалась женщина, дойдя до лестницы, и так яростно отжала швабру в ведре, что древко треснуло. — А я-то, балда, напридумывала, напредставляла… Семьдесят! Погляди на него. Поживи с моё, посиди в очереди в поликлинике, когда каждый норовит без спросу влезть, — тогда и посмотрим, как в свои… сколько там? — Она задумчиво повозила шваброй по полу, оставляя грязные разводы на плитке. — Так, отец его, царствие небесное, на девять лет меня младше, значит Илье, тьфу на него, Анатольевичу около тридцати. Тоже мне. Щенок. Куда по помытому! Нет, ну погляди! Обойти трудно? Я тут что, за каждым протирать должна?

Бегущая мимо девушка испуганно подпрыгнула и, вжавшись в стену, обошла влажный и блестящий в свете ламп островок. Кира проводила её грозным взглядом.

На душе было гадко. Хотелось с силой пнуть ведро и, наблюдая, как оно скачет по ступеням, издевательски рассмеяться. А лучше — поставить его прямо перед дверью в кабинет Ильи Анатольевича. Чтобы он, холёный, элегантный, одетый в безупречный костюм, с размаху влетел в грязную воду. Уж тогда бы понял, что такое «облили помоями», и как себя чувствует незаслуженно обиженный человек.

Но злость — острая и болезненная — прошла так же внезапно, как и появилась. И её место заняли ещё не руины, но уже сомнения.

«А может, прав Илья? Потому и бегут все, как завидят меня в жизни? Постарше кажусь, чем на фото. Да и волосы там длинные ещё, волнистые. Некрашеные». — Кира переставила ведро чуть ближе к окну и обратилась к нахохлившейся на карнизе парочке голубей: — Решено! Вот приду домой и сменю фотографию на сайте знакомств! Та хороша, конечно. Помню, что день, когда её сделали, таким счастливым для меня был! Оттого и лицо светилось. Сдала последний экзамен в институте, и впереди ожидало долгое и беспечное лето… Но раз пришла пора изменений — подстроюсь под мир! А там, глядишь, и другие подтянутся. Согласны?

И голуби, конечно, согласились, хотя ничего и не поняли. Их не беспокоили людские праздники, привязанные к конкретной дате. Для них каждый день, проведённый с любимым, считался особенным.

Пророчество

— Как интересно, — пробормотал Густав, склоняясь над выцветшим листком. — «Проро…бера»? Или это «бедво»?

— Пророчество, — обронила Амелия. — С возрастом ты слепнешь всё больше.

Густав искренне оскорбился:

— Я? Мой взор остёр, будто у орла, женщина, не неси чепуху! Чернила выцвели на этом пророчестве, вот и вся беда!

— Конечно выцвели, эти олухи совсем не соблюдают правила хранения. Подумать только: пергамент оставляют возле незашторенного окна. Немыслимо! Век идиотов и