Русалка широко и глупо улыбнулась.

— Vale.

Морис задумчиво смотрел из шлюпки на звёзды, плывшие над спокойными тёмными водами — кладезями тепла, жизни и боли.

— И кому из вас, девчонок, верить?

Глава 5. Встречают по одёжке

Богато и пёстро обставленная комната была скудно освещена свечами, стоявшими на столе, и это мешало рассмотреть множество вещей, в ней находящихся, однако не оставалось сомнений, что её хозяин представляет собой нечто среднее между барахольщиком и преуспевающим капером. Ни тем ни другим он не был, однако дела вёл с обоими.

Он был невысок, не то чтобы стар, но и не молод. Чёрные, но уже слегка посеребрённые волосы его не острижены, однако не сильно длинны, несколько перекинутых набок прядей скрывали начинающуюся у лба лысину. Аккуратный, прилежный, не из богачей, но и не бедняк. Глаза сонные, глядят как будто презрительно, но само лицо вполне миловидное, только небольшой шрам от ожога на щеке слегка портит впечатление. Даже морщин собралось больше не на лбу, а на углах рта, что показывало: их обладатель куда больше улыбается, чем хмурится. Вот и сейчас он не хмурился, а слегка улыбался: перебирал бумаги, что-то подписывал, что-то подделывал, что-то откладывал подальше. Иногда смотрел на маленький портрет в простой старой рамочке, что стоял на углу стола, подальше от карающих воском свечей и брызг чернил. На нём была немного сердитая женщина с беспокойным взглядом. Впрочем, красавица.

Он был не один — у противоположной стены, на бархатном диване, лежал его гость. На хозяина он походил также мало, как бродячий пёс на породистого терьера. Его лохматые выгоревшие волосы частично были заплетены в дреды, одежда когда-то была дорогой и богатой, теперь же грязной и рваной, и немного не по размеру: хозяин был выше и тощее. Лицо ещё молодое, острое, бесстыжее, в сабельных шрамах. Но удивительнее всего были его руки, и дело не только во множестве маленьких татуировок, покрывавших ладони. У гостя было по шесть пальцев.

Один вид этого человека вызвал бы ужас у любого жителя Аматора, который не любил искушать судьбу. А неосторожное слово в разговоре с таким проходимцем могло навлечь как жестокую шутку, так и большие неприятности.

Только хозяин комнаты был совершенно спокоен, точно не лежал недалеко от него один из самых отчаянных и загадочных пиратов за последние лет пять. Возможно, потому что гость не спал, а его вырубили — хорошим ударом по голове из-за спины.

Но вот гость вяло и тяжело зашевелился.

— О-ой, блядь… — прошипел он, трогая рукой шишку на макушке. — Кар-р-рамба, альбионский якорь мне по башке…

Хозяин комнаты оторвался от своих подделок и молча, со снисходительной улыбкой, стал наблюдать за гостем. Тот медленно приподнялся на локтях и стал себя осматривать и ощупывать. Он чем-то напоминал цыгана: пёстрый, в лохмотьях, и неизвестно, где у него спрятаны тузы.

— Ебать вас в рот стволом мушкета, всё подрезали…

— Я здесь, молодой человек, — спокойным голосом сообщил хозяин.

Гость аж подпрыгнул, но тут же снова зашипел от боли.

— Ай, Дени… Уже выдрал меня, пока я был в отключке, трусливый ты кусок…

— Не лестного же ты обо мне мнения, Гектор, — перебил его хозяин. — Напротив — я попросил обработать твои раны от плети альбионского боцмана. Не думаю, что у тебя было на это время, когда ты трусливо сбегал, бросив свою команду.

Гектор с трудом сел и уставился на него ещё мутными после долгого обморока глазами, после чего быстро и злобно заговорил:

— Гектор Сейз[1], кар-р-рамба! Так я тебе, Дени, спасибо сказать должен, да? За то что твои детки-людоедки мне чуть череп не раскроили? Что тебе надо, старый онанист?

Хозяин прищурился.

— Раз уж на то пошло, то я монсьер Легран, губернатор Аматора, хотя обращение "ваша светлость" тоже сойдёт.

— Да хоть король Галлийский, мне насрать! Я никому не мешал, хотел передохнуть и свалить быстренько, чтобы не смущать те…

— А мне не насрать. — Дени Легран подпёр рукой щёку и сонными глазами оглядел пирата и его жалкое состояние. Похоже, слухи о нашествии альбионцев на Тортугу, поражении Шестёрки, его пленении и последующем побеге были пусть в общих чертах, но верными. — Как ты сбежал, кто тебе помог?

— Никто, — буркнул Гектор и с рывка встал на ноги. Был он тощ и длинен, космы разных оттенков русого и слишком широкий в плечах камзол делали его похожим на пугало. — Я тебе ничем не обязан, Дени.

Губернатор Аматора с сомнением пожал плечами.

— Я не отдал тебя под стражу и не бросил в тюрьму, хотя ты враг не только альбионской, но и галлийской короны, не говоря от том, что ты предатель и своей страны.

Тут Гектор усмехнулся, оскалив зубы.

— Слышь, Дени: я птица вольная, куда хочу, туда лечу, и сру на всех, кто подо мной. — Он угрожающе сделал шаг вперёд, шатаясь. — А ты меня поймать хочешь? Ты всего лишь мелкий старикашка с длинными пальчиками, у тебя надо мной никакой власти, понял? Если я захочу, то разнесу этот островок в щепки, а потом выебу и твою дочь, и твоего сына, и всех нормальных девчонок в этой дыре. Об тебя мараться не буду, брошу своим ублюдкам.

Шестёрка сделал ещё шаг, почти нависая над столом, и с грохотом опустил на столешницу ладони — помятый, порубленный, выжженный, битый и бивший; настоящий пират, безжалостный, беспощадный, вышедший на вершину из низов и потому лишённый благородства и способный на всё. Дени опустил взгляд вниз и невольно загипнотизировался узорами шрамов и татуировок на длинных пальцах. Все они, включая лишний шестой, который у основания немного сливался с мизинцем, были покрыты странными, неизвестными Леграну рунами. Дени слышал, что Гектор в малолетстве колесил с цыганским табором по всей Иберии, участвуя в представлениях, ярмарках и тайных языческих праздниках. Цыгане выдавали его за чудотворца и нарисовали на его ладонях Глаз Дня. Кто знает? быть может, раньше Гектор и видел то, что скрыто от обыкновенных глаз, но теперь его дар, реальный или мнимый, сильно просел, раз до него не дошло, отчего он не связан.

Губернатор Аматора поднял глаза на пирата и улыбнулся.

— Как здоровье, Гектор? Животик не болит?

Улыбка мгновенно сошла с лица Гектора. Он побледнел, отшатнулся и стал нервно хлопать себя по животу, потом коснулся пальцами губ и понюхал их, ища следы яда, дыхнул на ладонь и сам же поморщился от своего несвежего дыхания.

Дени тихо