– Она встречается с очень красивым офицером. Он ходит с ней в театр и покупает ей практически все, что она захочет.

Я в отчаянии покачала головой.

– Знаешь те шелковые чулки, которые раньше продавали в «Бутик Руж», а теперь нигде не достанешь? – Она не стала ждать моего ответа. – Он купил ей три пары.

Сюзетта всегда питала слабость к красивым и дорогим вещам, но это? Я вздохнула.

– Ты этого хочешь? Чтобы тебе платили за твою… компанию?

– Селина, не будь такой ханжой. Против фактов не попрешь. Париж уже не такой, как прежде, и это, пожалуй, навсегда. Ты не хуже меня понимаешь, что союзники с большой вероятностью проиграют эту войну.

– Нет, такому не бывать! – твердо заявила я.

– Нет-нет, все возможно. И если союзники проиграют, тогда почему бы мне не оказаться на стороне победителей?

Она говорила и говорила, но я с трудом ее слушала. Что случилось с моей подругой? Внешне она выглядела как любая благополучная парижанка – одета по последней моде, безупречная прическа. Но я знала всю правду. Ее семья уже некоторое время находилась в тяжелом финансовом положении. Ее старший брат Элиан родился с тяжелым заболеванием, его возили в инвалидном кресле. Уход за ним выкачивал скудный семейный бюджет. Дальнейшее благополучие семьи во многом зависело от Сюзетты, от ее умения найти себе богатого мужа, и я знала, что это давило на нее тяжким грузом. Я опять взяла ее за руку.

– Ох, Сюзетта. Времена тяжелые для всех нас. Ты можешь пожертвовать какими-то вещами, но только не своей честью и не своим сердцем. Прекрати отношения с тем немцем. Ты не успеешь оглянуться, как встретишь приличного француза. Только подожди немного.

Мои слова не убедили Сюзетту. Вместо этого она с кротким видом приподняла манжет бордового бархатного платья и показала мне роскошный бриллиантовый браслет. Таких дорогих украшений я у нее еще не видела.

– Откуда у тебя это?

– Он подарил его мне недавно, когда пришел к нам и познакомился с моими родителями и Элианом.

Я вытаращила глаза.

– Постой, ты позволила ему встретиться с Элианом?

– Да.

– Сюзетта, разве ты не слышала, что немцы делают с…?

– Инвалидами? – договорила за меня Сюзетта, сверкнув глазами. – Давай, назови вещи своими именами.

– Сюзетта, ты ведь знаешь, что я люблю Элиана. Почему ты переворачиваешь все с ног на голову, так, будто я не на твоей стороне, будто я… против тебя?

Что-то в ее лице сообщило мне, что мои слова бесполезны. Она уже сделала свой выбор.

– Неужели ты думаешь, что я стала бы с ним встречаться, если бы боялась, что Элиану что-то угрожает? – сердито заявила Сюзетта, и ее щеки залила краска. – Франц нежный, как ягненок, к тому же он рассказал мне о планах Гитлера. Когда закончится война, они построят хорошие дома для таких, как Элиан, где те смогут мирно жить. – Она посмотрела мне в глаза. – Не думай, не все у нацистов плохо.

Я с трудом понимала ее слова. Конечно, мы все слышали, как французы переходят на сторону немцев, зачарованные дружбой с немецкими офицерами, обещающими им высокое жалованье, хорошие должности и другие привилегии после войны. Ходили слухи, что законодательница моды Коко Шанель даже провела в «Ритце» ночь с белокурым офицером, вдвое моложе ее. Но моя старинная подруга? Просто немыслимо.

– Перестань говорить ерунду, – сказала я, глядя ей в глаза. – Прошу тебя. Верни ему этот браслет. Если ты оставишь его у себя, ты и сама станешь его игрушкой. Ты это понимаешь? Извинись перед ним и скажи, что твое сердце принадлежит другому. Или скажи, что твоя мать заболела. Скажи ему, что у тебя дифтерит. Скажи что угодно. Все, что нужно, скажи и убери его из своей жизни и из жизни Элиана. Пожалуйста, Сюзетта. Ты в опасности и даже этого не понимаешь.

Она спрятала руку под стол, словно отступила от воображаемой границы на противоположную сторону.

– Если даже этот офицер, Франц, хороший человек, если такое возможно, что ты скажешь о других немцах, среди которых он находится? – уговаривала я. – Если они узнают про Элиана…

– У тебя настоящая паранойя, – заявила она, гладя пальцами свое запястье с браслетом.

– А ты просто дура! – Я взмахнула руками, совсем как мой папа, когда видел что-то непотребное, например женатых мужчин, которые приходили в лавку и покупали цветы одновременно для любовниц и жен, путали их имена на карточках и ничуть не переживали из-за этого. – Вот этот браслет, – продолжала я, ткнув пальцем в ее запястье и вглядываясь в бриллианты, действительно крупные. – Ты не задумывалась, откуда он у него?

– Вероятно, он купил его мне.

– Мы с тобой понимаем, что браслет не из ювелирной лавки.

– Перестань, Селина, – оборвала она меня, словно не могла слышать правду. Но я не унималась.

– Я скажу тебе, откуда он.

– Перестань, я сказала, – снова повторила она, на этот раз громко, привлекая внимание к нашему столику. Ее глаза наполнились слезами.

Я тоже чуть не плакала, но тут вспомнила мое обещание Люку. Нам нельзя было устраивать сцены.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Давай поговорим разумно.

Но Сюзетта не слушала меня. Вместо этого она захлопала ресницами и улыбнулась кому-то за моей спиной. Я оглянулась и увидела красивого немца, а с ним еще одного офицера.

– Франц! – Она вскочила на ноги и кокетливо выпятила губы. Франц обнял ее за талию и прижал к себе. Мне было тошно смотреть на эти объятья. Все кафе снова затихло; все смотрели на нас.

– Селина, это Франц, – сказала Сюзетта. – Франц, это моя давняя подруга Селина.

– Очень приятно, – с легким поклоном отозвался он и познакомил меня со своим коллегой по имени Ральф. Я изо всех сил старалась держаться холодно и безразлично.

– Вам обеим надо пойти с нами сегодня вечером в театр, – предложил Франц. – У нас билеты в кабаре на восемь часов.

На восемь часов. В нашем оккупированном Париже не могло быть и речи о театре, ужине в ресторане или каких-то других вечерних развлечениях, начинавшихся в восемь, потому что в девять наступал комендантский час. Настоящий французский ужин длится не меньше двух часов, а лучше три, и посетители приходят во все кафе и бистро не позже семи. Однако, если ты идешь куда-нибудь с немецким офицером, дело другое. Большинство ресторанов, театров и кабаре оставались открытыми и обслуживали немцев в обмен на их протекцию и особое отношение.

– Что скажешь, Селина? – спросила Сюзетта. Я с болью смотрела в ее веселые глаза.

– Я… я… мне очень жалко, – пробормотала я, пятясь. – Спасибо за приглашение, но я… уже договорилась на сегодняшний вечер. – Я вежливо улыбнулась, схватила свою сумочку, чтобы заплатить за еду, но тут вмешался Франц.

– Красивые женщины никогда не должны платить, – заявил он и, выставив руку, не позволил мне положить деньги на столик. Сюзетта с восторгом смотрела, как он вынул из кармана несколько новеньких купюр и раскрыл из веером. Их было более чем достаточно, чтобы оплатить наши салаты и вино. Он оставил нашему официанту щедрые чаевые, и это явно усилило любовь к нему Сюзетты.