Я вытаращила глаза.

– Я был разносчиком в соседней пекарне и в местной цветочной лавке. Но здесь мне особенно нравилось. В Париже нет другого такого места, как «Жанти».

Я показала пальцем туда, где недавно стояли мы с Виктором.

– Тот маленький шкафчик в стене, вы знаете, как он… откуда он?

– Знаю, – подтвердил он. – Вы что-нибудь слышали про инь и ян?

– Да, кажется, слышала.

– Противоположности, дополняющие друг друга, – сказал он. – Можно сказать, что супруги Жанти были такими же. Господин Жанти был добряк. Он мог бы кормить всех бесплатно, если бы не его жена. Мадам Жанти была его полной противоположностью. Только бизнес, никаких игр. Очень строгая. Когда умер ее супруг, вместе с ним исчезли всякие затеи и причуды. Но тот шкафчик… он уцелел. Господин Жанти сделал его для их сына, Люк хранил там свои деревянные фигурки.

– Люк, – повторила я, вспомнив про письма, которые обнаружила ночью. Они были адресованы мужчине с таким именем. Мне хотелось побольше расспросить старика про годы оккупации, но он вдруг встал со стула и положил на столик салфетку.

– Простите, но мне пора, – сказал он. – Хорошего вам дня.

После его ухода я рассказала Виктору про письма, обнаруженные в квартире, и про мой разговор с консьержем.

– Что вы думаете?

– Думаю, что он просто пытался вас напугать, – ответил он. – Вероятно, он из тех старых снобов, которые не любят американцев.

– А письма, которые я нашла? Почему они оказались в моей квартире? Мне кажется, что за ними кроется какая-то история.

– Послушайте, при желании вы обнаружите какую-то историю в любой парижской квартире, – сказал он. – Мне не хочется вам напоминать, но разве вам недостаточно истории вашей собственной жизни, которую вам предстоит восстановить?

– Верно, – согласилась я. – Но должна признаться, что мне гораздо комфортнее отвлечься от моих собственных проблем.

– Я вас понимаю. Тогда, пожалуй, вам и вправду стоит ради терапевтического эффекта копнуть глубже и узнать что-то о женщине, писавшей те письма.

Я кивнула.

– Спасибо вам – за дружеское отношение ко мне.

– Что вы скажете о таком моем предложении? Раз уж вы впервые открываете для себя Париж, давайте я покажу вам что-нибудь завтра. На кухне будет опытная команда, и я смогу отлучиться. Мы можем… прогуляться по Монмартру, найдем где-нибудь полянку и устроим пикник. Я стану вашим личным гидом. – Он усмехнулся и выжидающе взглянул на меня.

Идея мне понравилась, но не успела я ответить, как он воскликнул:

– Я сказал глупость! Простите, я…

Протянув руку, я дотронулась до его сильного плеча.

– Нет, вовсе не глупость. Идея замечательная. И мне очень хочется, чтобы вы показали мне город.

Его лицо просветлело.

– Хорошо. Давайте встретимся здесь в полдень и начнем нашу экскурсию отсюда.

Он посмотрел на меня долгим взглядом и тряхнул головой, словно выходя из транса.

– Что такое? – спросила я.

– Ничего, – ответил он с улыбкой.

Я вопросительно смотрела на него.

– Я… увижусь с вами завтра.

– Да, мы увидимся завтра.

Веселая и окрыленная, я вышла из ресторана. Виктор. Я улыбнулась сама себе, но немедленно прогнала от себя всякие романтические мысли, которые лезли мне в голову, и вздохнула. Как все глупо. Я не должна расслабляться и давать волю своим чувствам, пока не узнаю, кто я такая. Что, если у меня какое-нибудь ужасное прошлое? Что, если я ужасная, вздорная персона? Что, если я… замужем? Да. Виктор будет моим другом, но не больше. К тому же он слишком красивый, чтобы я могла его заинтересовать. Я видела в ресторане, как глядят на него женщины. Наверняка у него в Париже есть подружка. Вот и хорошо; мы будем просто друзьями.

Недалеко от моего дома я внезапно остановилась перед витриной, в которой висела картина – пальма. Какая-то арт-студия; там сидели за мольбертами человек десять. Le Studio des Fleurs, гласила вывеска, «Студия цветов». Ниже было написано: Spécializé en art-thérapie pour la guérison – «Специализируется на целебной арт-терапии».

Арт-терапия? Лечение? Я решилась зайти в студию. Меня словно притягивало туда магнитом.

– Бонжур, – поздоровалась я с темноволосой дамой, сидевшей за столом. Она была чуть старше меня и очень красивая, с большими голубыми глазами и бледно-розовыми губами. – Простите, что помешала, но я проходила мимо и увидела… ну, мне просто стало любопытно. Что за арт-терапия?

Она показала рукой на маленькую студию. В ней негромко, как фон, звучала джазовая музыка.

– Вот арт-терапия.

– Кажется, я вас не поняла, – продолжала я. – По-моему, они просто рисуют.

– Да, но они, рисуя, избавляются от своих бед и проблем.

– Неужели вы и впрямь… можете так делать?

Она улыбнулась.

– Да, и это действительно помогает. Может, вы хотите попробовать?

Я отступила на шаг.

– Не знаю. Я не очень одарена.

– Все люди одарены, каждый на свой лад, – возразила она, подошла к мольберту с чистым холстом и жестом показала на него. – Вот, попробуйте. Первая сессия у нас бесплатная.

Я с недоверием села на стул перед мольбертом, уже жалея о том, что заглянула в дверь студии. Но когда взяла в руку кисть, внутри у меня что-то шевельнулось.

– У нас не признается никаких ошибок и действуют только два правила, – сказала мне женщина. – Вы должны отключить все посторонние мысли и творить от всего сердца.

Я кивнула, макнула кисть в красную акриловую краску, потом в белую и стала смешивать их на палитре, пока не получила превосходный розовый цвет.

Я нарисовала пион, потом еще один. Мне почему-то вспомнился какой-то сад, далекий сад, где росли (и растут до сих пор?) такие пионы. Какие они тяжелые, те пионы, как они клонятся к земле от тяжести. Тогда я взяла еще одну кисть, макнула ее в зеленую краску, чтобы добавить к цветкам стебли.

Я не заметила, как закончилась сессия и пришла новая группа. Я не замечала голода, когда прошло время ланча, не слышала звон церковных колоколов. Я полностью погрузилась в работу.

– Как дела? – спросила темноволосая дама, положив руку мне на плечо.

Я вздрогнула и словно вышла из транса или очнулась от гипноза.

– Ах, как красиво у вас получилось, – удивилась женщина, взглянув на мой мольберт. – Нет, правда, я не ожидала такого.

К моему удивлению, я согласилась с ней. Действительно… пионы были хороши.

– Вы когда-нибудь занимались живописью? – спросила женщина.